И он принялся рассказывать, как я нечаянно облил кипятком свои руки. Я почти не слушал его, так как не верил в эту историю. Получалось, что загадочному происшествию, случившемуся со мной тем вечером, невозможно дать научное объяснение? Мне казалось, что эта тайна продолжала вращаться вокруг меня, как жуткий спутник мрака. Чтобы поверить в нее, достаточно было увидеть встревоженные лица окружавших меня любящих людей… Тяжелые ставни из дубовых досок на окнах были закрыты, доктор сидел с мрачным решительным видом. Гертруда, никогда не бывшая святошей, молилась с мистическим рвением, то и дело вскидывая к святым ликам, мрачно блестевшим в свете свечей, руки скорее угрожающим, чем умоляющим жестом.

— Доктор, — спросил я его однажды вечером, — где я находился все эти пять лет?

Он с любопытством посмотрел на меня.

— Странный вопрос, Жак. Разумеется, ты был с нами все это время. Рядом с Гертрудой, и часто со мной, потому что я навещал тебя везде, где бы вы ни находились, приезжая немедленно по первому же зову Гертруды.

Я с признательностью пожал его верную руку.

— Вы не совсем поняли мой вопрос, доктор. Я хочу знать, где в это время находилось мое сознание, может быть, моя душа?

Он ответил вопросом на мой вопрос:

— Когда вы спите, когда видите сны, где в это время находится ваша душа, мой дорогой Жак?

— Пожалуй, вы правы, — серьезно ответил я, немного подумав.

Но доктор продолжал:

— Нет, конечно, я не прав, я ни в коем случае не стремлюсь доказать что-либо. Но я убежден, что в случившемся нет ничего особенного, тем более, ничего сверхъестественного… Во всяком случае, не больше, чем в многомесячной зимней спячке сурков или медведей.

Ему явно понравилась эта мысль, потому что он повторил ее:

— Да, не больше, чем в летаргическом сне сурков или медведей. И барсуков, — добавил он, подумав.

Потом он похлопал меня по колену.

— А теперь я больше не хочу рассуждать о сложных вопросах. Хватит философствовать. Давайте позовем Гертруду, чтобы она приготовила нам грог с ягодами можжевельника и принесла наши трубки. Да, давайте побеседуем о длинных трубках из Гуды, окрашенных с добавкой яичного белка… Знаете, мне кажется, что это придает табаку привкус лесных орехов.

Я схватил его за руку.

— Доктор, — начал я, — мне кажется, что ребенок, родившийся слепым, чувствует, что заключен в большую пустую сферу. Он живет в ней, дышит в ней, его кормят в ней… Он вырастает и узнает все, что имеет отношение к нему и к его сфере. Следовательно, его нельзя счесть невежей или дикарем. И вот, однажды находится нужное ему лекарство, и он выздоравливает, обретая зрение. Он внезапно оказывается в мире, полном предметов и красок. Потом он через какой-то час опять теряет зрение, и его снова бросают в сферу и навсегда запирают в вечной темноте. Доктор, будет ли он вспоминать мир света, в котором очутился на короткий миг, и сможет ли он рассказать стенам своей тюрьмы о своем удивительном приключении?