Три фонтана брызнули в разных концах стола кают-компании. Штурманёнок, командир стартовой группы и медик. Старшие лейтенанты, чего там. Несдержанные. Они как раз полный рот чаю набрали и как раз глотали.

– Ы? – переспросил командир.

– Микроб, – повторил зам. – Анеероп. От него и простуда.

– Всем достать записные книжки и записать, – сказал командир серьёзно. – На конце что там?

– «Пэ», – уверенно сообщил замполит.

– Откуда сведения?

– Начпо на совещании сказал. И чтоб мы все на корабле приняли меры.

– Кому не ясно? – строго спросил командир, обведя взглядом давящихся офицеров. – Всем принять меры. Записать и немедленно принять.

И все записали: «микроб-анеероп». И, попив чаю, пошли по каютам немедленно принимать меры.

СГУЩЁНКА

СГУЩЁНКА

У нас один кап-три есть, Игорьком звать, страсть как сгущёнку любит. В принципе, кто её не любит, но Игорек любит её:

а) самозабвенно;

б) больше всего на свете;

в) больше жены;

г) (подозреваю) больше Отчизны.

За сгущёнку он, наверно, мог бы убить (не пробовали, но вообще-то лось здоровенный). Если бы завтра встал выбор – погоны адмирала с пенсией или шесть бело-голубых банок, то предложивший адмирала просто получил бы в дюндель за кощунство. За святотатство. Сгущёнка для Игорька – это кумир, фетиш, телец и тотемный идол. И молится он ему трижды в день.

Происходит это так: банка извлекается на свет божий и внимательно рассматривается. С таким благоговением археолог лыбится на свежевыкопанный череп Нефертити. Потом Игорёк убеждается, наконец, в подлинности и торжественно ставит на стол. Левая рука лихорадочно шарит в поисках острого – ножа, ножниц, стамески... Он не в силах сдержать дрожь в теле, хоть внешне и хранит спокойствие. Волнение выдают только раздувающиеся ноздри, выпученные глаза, астматические вздохи и бурная шепелявость от потоками льющейся слюны. Возле него сейчас хоть атомную бомбу взрывай. Предложи ему двуспальную кровать с Орнеллой Мути – всё равно выберет сгущёнку. Не целясь, отработанным до автоматизма движением в банке мгновенно прокалываются две дырки, рука с банкой вскидывается к небесам. Глаза блаженно закрываются; сократившиеся до минимума лёгкие создают внутри вакуум, достаточный для того, чтобы заполнить организм волшебной массой... В этот момент его трогать нельзя – резкое возвращение из нирваны грозит патологией. Причём вашей. Все это знают и понимающе молчат, хотя совершенно непонятно, как можно засосать шесть банок подряд (было такое на спор). За один глоток в Игорька вливается ровно полбанки. Всссь-хлюп! – и всё... А ещё он может вылить банку сгущёнки в борщ, размешать, и всё это прилюдно сожрать. И облизать ложку. Может полить сгущёнкой котлету. Или жареную картошку.