Голос у Сашки спокойный, ровный, слова проникновенные, о доме, о друзьях. Как там у них все? Живы ли?

– Вернемся, обязательно в баню пойдем, потом, как водится, с Николаичем и Андрюхой по стакану самогона пропустим с устатку, а то и по два.

– Батька, как пьяную мамку вспомню, не по себе становится. Ведь водку пить – это нехорошо. Так ведь?

– Ясно дело, Олежка, нехорошо, но иногда бывает и хорошо. Вот я тебе о нашем бывшем замполите расскажу, о Григориче.

– Давай.

– Работал он тогда уже во второй командировке в Афгане. Ну, год отвоевал и в отпуск собрался. А из той жопы, откуда до Кабула добраться требовалось, только вертушкой лететь можно. Добрался до вертолетчиков, записался на борт, как водится, те доложили по радио на базу, кто на борту будет. Ждет вылета. А тут и знакомые подвернулись, из отпуска возвратились, из Союза. «Серега, привет. Ты куда, на Родину? Ну, а мы с нее родимой. Идем водку пить. Что уже летишь? Да ну тебя, оставайся. Следующим рейсом полетишь». Остался. Нажрались, понимаешь. Улетел следующим рейсом. Да, в Кабуле задержало малость начальство, раз такая оказия, на глаза появился, начальство, чтоб ты знал, во все времена не любит появляться в тех местах, где башку снести запросто могут, зато бумаги лепить да отчеты выдумывать – это им палец в рот не клади. А много ты выдумаешь, если сам в этой жопе не был. Вот Григорича и тормознули. И вот он уже в Союзе, из аэропорта на тачке домой прикатил. В квартиру поднимается, а там траур, жена в обмороке, дети в слезах. Оказывается, за час до его приезда почтарь похоронку на него привез. Тот первый борт, на котором он не полетел, душманы сбили, никто не выжил, а он-то на нем записан был. Вот и выходит, что все ж таки водку пить иногда хорошо. Или я не прав?

– Выходит, что прав.

– Ладно, спи, завтра трудный день.

– А ты?

– Да, и я тоже. Спи.

Темная южная ночь, низкое звездное небо над поляной, иногда порыв ветра в ветвях заставлял лес шуметь. Жизнь кипела в недрах его, в траве постоянно стрекотали насекомые. Пора гона у оленей почти закончилась, но еще приводила к призывным рыкам рогачей. Отголоски его, короткие и хриплые, полные ярости и гнева, слышались по округе порой рядом.

Пришедшее вслед за ночью утро принесло с собой клубы плотного тумана, солнце отгоняло их от реки в лес. Подняв еще до света своих диверсантов, Сашка с десятниками умело расставил их по номерам, как на охоте. Обойдя выставленную засаду, сотник остался доволен расположением воинов. Лошадей укрыли неподалеку, чтоб были в случае чего под рукой. Павла Горбыль отправил дальше разведывать дорогу, наказав ему уйти на десяток, а то и больше, верст вперед. В ожидании врага уселся под деревом, достав из своего походного мешка «последний довод королей» – свой калаш. Пересчитав патроны к нему, слегка расстроился, их осталось всего шестьдесят восемь штук, и все, потом автомат можно использовать, как дубину, на большее он был негоден в этом времени.