А тут еще и из третьей сотни народец вернулся. Не все, конечно, а две трети. Прочие лежать остались, кто стеная, а кто бездыханным, ибо не вышло у них украдкой, да и не могло выйти, потому что там народ то и дело горящие головни в темноту пускал, высматривая подкрадывающихся. И высмотрели, а потому Плетень, что ими командовал, плюнув на повеление Гремислава, повелел идти по-простому, всей гурьбой — авось получится. А дальше все как и перед воротами, только залпов не давали, а били как придется.

Словом, когда забрезжил рассвет, под стенами Ожска и во рву валялось и плавало не менее полусотни трупов, да столько же тех, кто вопил от боли. Гремислав бы и еще раз бросил на стены своих людишек — а чего их жалеть, бросовый народец, — да чуял, что больше не пойдут. Одно дело над смердом простым измываться, калиту у купца беззащитного отнять, бабу слабую ссильничать, и совсем иное, когда вот она, смертушка твоя железная, из рук бугая-кузнеца на тебя уставилась.

Потому Гремислав и махнул рукой на мальца. Теперь лишь бы в хранилище попасть да готовых гранат оттуда набрать — всё выгода. Первые двери давно снесли, а вот вторые еще держались. Еще немного, пара ударов… Все, рухнули.

Но и тут получилась промашка. Сергий, понимая, к чему дело клонится, тоже не дремал и давно уж повелел, чтоб по крыше хранилища били болтами с зажженной паклей. Крыша, конечно, тоже была обита листовым железом, но тонким — обычной стрелой не пробить, а вот железной, пущенной из самострела, запросто. И к тому времени, когда рухнула вторая дверь, крыша полыхала вовсю, да с такой силой, что войти внутрь не решались и самые отчаянные.

Наконец, после того как Гремислав посулил полсотни гривен, нашлись двое, скрылись в темноте. Вот только ни один не вернулся.

— Сотню плачу! — гаркнул Гремислав. — Кто?!

Но никто не вышел вперед. Сотня хороша, да вот беда — покойникам гривны ни к чему. С них и двух медных кругляшков на глаза довольно.

— Ты! — указал Гремислав на ближайшего.

Оборванный тать затрясся и упал на колени, истошно взвыв:

— Помилуй!

Но не на того напал. Миловать бывший дружинник как раз не умел, так что спустя миг оборванец уже корчился на земле — по метанию ножей Гремислав был и вовсе наипервейшим. В свое время он даже учил этой хитрости самого князя Константина, а чуть позже, всего несколько месяцев назад, и верховного воеводу.

— Ты! — указал главарь клинком второго ножа на стоящего рядом с оборванцем.

Видя, что тут смерть неминуема, а там, как знать, авось и удастся выжить и вернуться, разбойник обреченно поплелся к пролому, откуда уже вовсю валил дым. Однако он даже не успел дойти до него, как рвануло, причем с такой силой, что тех, кто был несколько ближе, попросту снесло разлетающимися во все стороны обломками камней. Досталось и остальным. Страшный порыв неведомого ветра свалил на землю всех до единого, ну а уж дальше кому как повезло, и те, кто уцелел, помышляли только об одном — дай бог унести ноги, тем более что вдали уже послышался топот копыт княжой дружины.