— Сполню, — кивнул Гремислав. — Токмо для таковского мне еще людишки надобны.

«Ишь каков», — невольно усмехнулся Ярослав и резко отрубил:

— Для таковского тебе ни одного воя из своих не дам. — И мстительно пояснил: — Им свою лихость выказывать ни к чему, да и преданность тоже, так что…

— А мне они и не потребны. Ты иных дозволь взять, из тех, что в твоих порубах сидят.

Ярослав прикусил губу. Натравливать шатучих татей на другого князя — о таком на Руси и не слыхивали. А с другой стороны — кто об этом узнает? Можно ведь прилюдно объявить, что переяславский князь по случаю своего спасения и в память о почивших братьях решил пожаловать головников своей милостью.

И кто с него спросит, ежели они сызнова за старое возьмутся? Только знать им ничего не надо, а что до оплаты, то за этим он не постоит, может и по десятку гривенок каждому отвалить, но только через Гремислава. И недолго думая выдал ему соответствующую грамотку, дозволяющую выпускать любого, кто бы дружиннику ни глянулся…

— Половину сполнил я, княже, — ухмыльнулся Гремислав, на скаку оглядываясь на багровое зарево, которым прощалась деревянная Рязань с непрошеными гостями.

Он самодовольно провел по усам — было от чего возгордиться. Все он продумал, все предусмотрел. Был, конечно, риск, что в Пронске уже слыхали о княжьем суде. Старика-то он подстерег на обратном пути, только почем знать, кто там еще в Ольгове присутствовал из пронских жителей. Однако и им откуда ведать — вдруг князь сызнова явил к нему свою милость и приблизил к себе, причем приблизил не просто так, а в награду за страшное дело — убиение малолетнего княжича.

Но получилось все еще лучше — никто ничегошеньки ни сном ни духом, так что на мятеж он град поставил, после чего оставалось только затаиться да гадать дальше, как бы выкурить оставшуюся в Рязани дружину. К тому же он слегка опасался верховного воеводы — молод, конечно, но смышлен не по летам. Может, и впрямь лучше всего было бы ударить с тыла, пока Константин в Пронске? Поехал к Ярославу, но тот лишь презрительно усмехнулся, бросив в лицо: «Струсил?»

Посопел Гремислав, ожидая, что тот еще скажет, да так и не дождался, ибо переяславский князь молча поднялся со своего стольца, подошел вплотную к бывшему дружиннику, поглядел на него, все так же недобро усмехаясь, а потом… молчком удалился. И Гремислав, поклявшись доказать, что негоже так-то вот с ним, который заслуживает куда большего, решил не ограничиваться Рязанью и жизнью Константина, который предпочел ему, испытанному в боях и преданному дружиннику, каких-то поганых смердов и деревенского старика.