— Я тоже так считал до сегодняшнего вечера. Напоминать не хотел, но ты сам к тому вынудил. Ну что, будешь должок платить?

— Я свое завсегда отдаю, волхв, — хмуро произнес ведьмак. — Кому, как не тебе, оно ведомо.

— Тогда выбирай. Либо долг платишь, либо, как друг, мою просьбу выполняешь.

— Вот такой я добрый!.. — отчаянно завопил Маньяк и с силой шваркнул свою шапчонку в снег. — Коли старый закадычный друг просит — все готов бросить, лишь бы его уважить! — Он деловито подобрал шапчонку, снова нахлобучил на лысину и подался опять в лесную чащу, буркнув на прощание: — Ну, до послезавтрева.

— У меня пока побудешь, — хмуро распорядился Всевед, когда они остались одни. — Воев своих отпусти. Возницу оставь с санями, и хватит с тебя. Послезавтра поутру вместе с Маньяком и поедешь в Рязань стольную.

— Уже, — вздохнул Константин. — Уже отпустил.

— Молодец, — одобрил волхв. — О людишках своих заботу проявляешь. Стало быть, Хладу еще много трудов предстоит, чтоб тебя под себя пригнуть, — то нам на руку. А теперь слушай меня. Зачем я к тебе ведьмака приставляю, понял?

— Почти, — уклонился от ответа Константин.

— Не лги, — сурово проворчал Всевед. — Негоже правду от себя отметать. Она хоть и горька, но куда лучше, чем словеса лживые, хоть и сладкие. Если вовсе дело худо обернется, то он тебя ко мне повезет. Уйти в ирий ты должен именно здесь, в моей дубраве. Здесь ты с его помощью уснешь навсегда, здесь тебя и на священный костер возложат, дабы руда твоя, Хладом отравленная, вся в чистое небо ушла, без остатка. В том нам Перун поможет.

— А излечиться как-то Перун не поможет? — покосился Константин в сторону резного изображения грозного славянского бога.

— Не лекарь он. Да и навряд ли кто из наших светлых богов на такое отважится. Хоть и горько такое говорить, но проходит их времечко. Они ведь как люди — есть и у них своя пора юности, есть и зрелость, а есть и старость. Хотя я думаю, что им такое никогда под силу не было. А там как знать. О тех временах стародавних нам столь мало известно, что ныне поди пойми, где быль, а где небылица. Все спуталось.

— А христианский?..

— О том не у меня вопрошай. Токмо навряд ли его жрецы тебе хоть что-то дельное скажут. Скорее всего, мало кто из них и увидит, что ты уже темнеешь. Больно хорошо им ныне живется — в этом все дело. Когда вера жирком благополучия покрывается — пиши пропало. Корысть многих губила и до них, и при них, и опосля тоже еще не раз погубит.

— Но есть же искренние, те, что и вправду верят.

— Есть, — согласился Всевед. — Потому и вера пока еще не оскудевает. А чем меньше их будет оставаться, тем… Не о том мы говорим, — досадливо остановил он себя. — Лучше скажи, готов ли ты в рощу мою приехать по доброй воле, а не по понуждению Маньяка? — И старик пытливо посмотрел на князя.