— Разве что мухоморы или поганки, — буркнул Всевед. — Если болезнь неведомая, то как лекарство сыскать, помысли?

— То есть неизвестно, кем я стану и что со мной произойдет, так? — спросил Константин.

— Одно скажу — хорошего ждать глупо. Да, пожалуй, и плохого тоже, — уточнил волхв и добавил, поразмыслив: — Токмо страшное. А ты сам-то чего больше всего боишься? Смерти?

— Умру — полбеды, хотя тоже неприятно… — начал Константин.

Начал и остановился. Никому не хочется говорить, когда твой собеседник начинает невесть с чего веселиться. Да не просто улыбаться, а хохотать взахлеб эдаким противным старческим дробным смешком.

— В первый раз я слышу, чтоб люди вот так про свою смерть сказывали — «неприятно», — вытер выступавшие на глазах слезы Всевед. — Ты уж прости, княже, что не удержался. Но ты говори, говори.

— Да, всего лишь неприятно, — упрямо повторил Константин. — Гораздо хуже, если я не умру, но стану уже не собой. Ты представь, что тогда Русь ждет. Да любой враг по сравнению со мной счастьем покажется. Впрочем, ты и сам об этом сказал. Что-то страшное будет, — повторил он слова волхва.

— Верно сказываешь, — одобрил Всевед. — То самое страшное. Да такое, что дальше уже и некуда. Ну да ладно. Времечко позднее, а тебе вон спать хочется, аж скулы раздирает. Отдохнем прямо тут, у костра, а поутру и поговорим.

— А как мне спать-то? — усомнился Константин. — Он же опять… начнет.

— Никаких опять, — строго возразил Всевед. — Ты в дубраве моей заповедной. Нешто забыл, что нечисти сюда хода нет.

— А как же Маньяк? Он же вроде хороший, но тоже нечистью считается?

— То своя нечисть, родная. Ей проход остается, но и то с моего дозволения. У тебя же… — Волхв, не договорив, махнул досадливо рукой. — Спи давай. Тут у тебя защита со всех сторон — и я, и посох, и дубрава сама, даже небо со звездами. Нет ему сюда ходу, и все тут.

— Ну я не знаю, — нерешительно протянул Константин и… моментально отключился, словно его чем-то тяжелым по затылку огрели.

Когда он проснулся, костер, несмотря на день, продолжал все так же ярко гореть, вовсю светило солнце, и ему, лежащему у костра в тулупе, было так тепло, что и просыпаться не хотелось. Он снова закрыл глаза и… опять уснул, а проснулся уже от недовольного ворчания Всеведа:

— Ну и горазд же ты дрыхнуть, княже. Так все дела проспать можно.

— Прости, дедушка, — повинился Константин. — Уж больно сладко у тебя здесь спалось.

— А я, покамест ты почивал, успел славную похлебку сварить. Сейчас отужинаем и поговорим. Тебе-то ныне ничего не снилось?

— Ничего, — пожал плечами Константин.