Прошел почти месяц. Принес он немало событий, как хороших, так и плохих, а самым гадким было то, что поладить с черниговцами так и не удалось. Впрочем, Константин на это и не рассчитывал, надеясь хотя бы на то, что получится выяснить — чего ждать от Глеба Святославича Черниговского, а также от второго своего западного соседа — Изяслава Владимировича Новгород-Северского.

В какой-то мере он это выяснил, правда, ценой гибели всего своего посольства. Хорошо хоть, что рязанский князь на сей раз, почувствовав недоброе, не послал, как обычно, старого Хвоща или Евпатия Коловрата. Вместо них он отправил четырех ростовских бояр из тех, кто жаждал выслужить прощение князя за свою дерзость, проявленную, когда Константин стоял под их городом. Что и говорить — свое прощение они заработали сполна. Но посмертное, ибо это посольство стало их первой и последней службой. Вернулись все четверо на санях, изрубленные, будто мясные туши.

Набольшего из бояр, возглавлявшего посольство, по имени Олима Кудинович, признали лишь по приметным ножнам и дорогому поясу — лица у него не было вовсе. Руки и ноги, правда, оставались целыми, но туловищу уже не принадлежали — лежали подле него на залитой кровью соломе. Рядом с ним находились тела прочих послов.

А на двух других санях лежали слуги и дружинники. Черниговцы не пощадили никого, включая возниц, и правил поездом из трех саней какой-то черниговец. Был он неразговорчив и уже настроился на скорую гибель от рук рязанцев, так что, когда Константин запретил его трогать и с миром отправил назад, вид он имел весьма удивленный.

Но кроме этой дикой выходки с посольством, черниговский князь пока ничего не предпринял и, судя по тому, что доносила разведка, не собирался предпринимать. Ну, по крайней мере, в ближайшие три месяца, ибо до весеннего половодья оставалось всего полтора, еще один кидай на то время, пока спадет вода и подсохнет земля, и добавь сев — это святое.

Что Глеб Святославич запланировал на лето, можно было только гадать. Может, и ничего. Со здоровьем у него и так было не ахти, а после смерти сына он совсем сдал. Доживет ли до лета — бог весть. Во всяком случае, Константин искренне желал ему здоровья. Лучше иметь дело с ним, чем с его братом Мстиславом Святославичем, следующим по старшинству. Этот, в отличие от Глеба, насколько рязанскому князю удалось выяснить у купцов, имел нрав куда решительнее и суровее. Как Константину донесли верные люди, порубленное посольство — именно его работа. Да и письмецо, которое передал черниговец, что покойников в Рязань привез, тоже писал лично он. Было это послание совсем коротким и состояло всего из одной фразы, взятой из Библии: «Не мир, но меч». Что она означает — мудрено не догадаться. Значит, война.