— И они никогда не враждуют между собой? — осведомился монгольский хан.

— Бывает у них и такое, — уклончиво ответил араб. — Но и тут я могу лишь повторить те слова, которые уже произнес: мне довелось это слышать, но не наблюдать воочию.

— Значит, сыновья не очень-то послушны, — проницательно заметил «повелитель народов». — Плохие дети и плохой отец, который не хочет или не может накинуть узду непокорности на каждого из них, — сделал он глубокомысленный вывод и задумался.

Ибн аль-Рашид тоскливо вздохнул. Каждый раз после того, как он имел встречу с Чингисханом, араб, возвратившись с нее живым и невредимым, первым делом расстилал молитвенный коврик и возносил аллаху благодарность за великую милость. Величайший вновь позволил ему ускользнуть от огромной кошки с острыми когтями рыси и немигающим взглядом хищных глаз барса. Но кто знает, удастся ли ему и ныне расстелить свой коврик.

— Ты все мне поведал, купец? — неожиданно раздался в ушах торговца голос хана. — Ничего не утаил?

— Все, сотрясатель вселенной.

— А почему умолчал о том, как рязанский князь Константин разбил войско князя Ярослава?

— Я не умолчал, — растерянно развел руками Ибн аль-Рашид. — Я ведь сказал, что между уруситскими князьями бывают ссоры и раздоры. Если говорить о каждой из них, мой рассказ слишком затянется. Надо ли сообщать тебе о таких пустяках?

— Надо, — величественно кивнул Чингисхан. — Ты принес мне много интересного и нового. За это ты можешь купить у моих воинов столько, сколько сможешь увезти на своих верблюдах. Ныне здесь есть все, и тебе ни к чему отправляться за товаром дальше, к восходу солнца.

Это был недвусмысленный намек. Чингисхан явно давал понять, что аль-Рашиду не следует возвращаться в империю Сун[75], где у араба остались молодая жена и младенец сын.

— Но я бы не хотел, чтобы ты надолго задерживался в этих развалинах, которые когда-то гордо именовались великой Бухарой, — неторопливо продолжил хан. — Почему бы тебе снова не отправиться к уруситам? Мои воины не знают настоящей цены захваченной добычи, и ты сможешь продать там все, что купишь здесь, с большой выгодой для себя.

— Как я могу ослушаться твоего повеления, великий каган, — склонился в низком поклоне перед «повелителем народов» торговец. — Я как можно быстрее отправлюсь в путь, даже если потерплю от этого ущерб. — Но тут он вспомнил слова рязанского князя и после недолгих колебаний решился: — Но дозволь одну просьбу.

Тот вздохнул. Все просят. Всем что-то нужно. Вот и этот туда же. Сделал на черный дирхем, а просить будет — уверен — на золотой динар. Однако делать нечего. Купца надо поощрить, ибо он нужен.