— Я весь перед тобой как на ладони. А выгоды от того, что ты сохранишь им жизнь, будет намного больше, — возразил Ибн аль-Рашид. — И не у меня — у тебя. Я же получу лишь убыток, ведь в дороге мне придется их кормить и поить, пока не довезу до места. Да и навряд ли кто-то на Руси захочет дать за них хорошую цену.

— Тогда зачем? — не понял Чингисхан. — И ты не сказал, какая мне польза от их жизней.

— Когда я привезу их на Русь и в Булгарию, то они понарассказывают там таких ужасов про твое непобедимое войско, про его многочисленность и жестокость, что у воинов в страхе опустятся руки, а правители невольно призадумаются — не лучше ли им добровольно склонить головы перед повелителем всех народов, раз перед ним невозможно устоять.

— Ты хорошо придумал, — сдержанно одобрил Чингисхан. — Но почему ты хочешь взять именно таких, про которых сказал?

— У этих мыслителей пусто в кошелях, но много чего в голове, — пояснил торговец. — Едва спасшись от сотни твоих воинов, увиденных вдалеке, он начнет всем рассказывать, что их было несколько тысяч. Вдобавок у них у всех хорошо подвешен язык. Подобно маддаху[78], они могут говорить целый день, а излагая увиденное, найти такие слова, от которых бросит в дрожь и бывалого воина.

— Хоп. Я позволю тебе отобрать для продажи десять, или нет, — поправился хан, — двадцать этих бездельников. Но помни, что на сей раз, отправившись на Русь, ты должен разузнать все подробно: какой князь настроен против какого и насколько сильна у них вражда друг к другу. Тебе также надлежит занести калямом на бумагу, какие реки текут в тех местах, броды через них, где стоят их города и каковы там укрепления… Словом, я хочу знать все об этих землях.

— Я понял тебя, великий каган. Твой орлиный взор смотрит далеко вдаль и уже увидел внизу копошащуюся на земле очередную овечью отару, — почтительно склонил голову аль-Рашид.

— Ты глуп, купец, — возразил хан, но, будучи благодушно настроенным, счел возможным пояснить, для чего ему нужны эти сведения: — Я не собираюсь ныне идти воевать с уруситами или с булгарами — они очень далеко, а я пока не поймал хорезмского шаха Мухаммеда. Да и сын его, Джелал эд-Дин, до сих пор колючей занозой покусывает мизинец моей ноги. Но мне нужно знать, не соберутся ли мои соседи сами идти на меня войной, посчитав, что для меня одного всех этих владений чересчур много. Я не боюсь их. Нукуз и Киян[79] покровительствуют мне, как сказал мой шаман, но знать о том должен. Хотя даже если они не думают идти на меня, рано или поздно я непременно приду к ним сам, только не в этом и не в следующем году. Думаю, что произойдет это не скоро — не раньше чем через пять или шесть зим. А теперь иди к себе. Завтра тебя проводят и дозволят отобрать всех бездельников, которых ты пожелаешь заполучить.