Пару месяцев она была коммунисткой, социалисткой — чуть меньше, а анархисткой — целую зиму.

Отец покупал ей шелковые чулки, духи Амбре и Флер де Пеше, о которых она где-то вычитала. Она заказала крем из измельченного миндаля и начала курить зловонные сигареты в длинном мундштуке из слоновой кости. Она ощущала теперь себя иностранкой, почти совсем такой же, как любая американка.

Сразу же после окончания частного женского пансиона она поругалась с отцом и, собрав чемодан, укатила в Париж. Но прошло уже пять лет с той первой любви, и творческий огонь, зажегший так много талантов, потускнел, превратившись в грязноватые угольки. Вино, абсент и кокаин слишком многих принесли в жертву.

Она сидела с сутенерами и уличными девками в клубе «Le Rendevous des Mariniers» на набережной Ке д’Анжу, и то, что она здесь увидела, лишь расстроило ее и опечалило, и никакой романтики она уже больше найти тут не смогла.

По ночам она ходила танцевать в джаз-клубы. Она познакомилась там с Хемингуэем, буйным пьяницей с легко уязвимым эго. Ее кумир Зельда [Фицджеральд, художница, жена Фрэнсиса Скотта Фицджеральда] лежала в психушке. Она купила годовой абонемент в [книжный магазин] «Шекспир и компания» и как-то раз заметила там Сильвию Бич, приносящую чай Сэму Беккету и Жан-Полю Сартру. Прокравшись мимо полок с книгами, она смогли подслушать, о чем они говорили. Никаких великих мыслей она у них не услышала, они лишь жаловались на дождь. Люсиль была настолько этим смущена, что постеснялась объявить о своих недавних писательских амбициях.

Она тусовалась в колонии сексменьшинств и оказалась в объятиях одного вечного бессребренника и собутыльника Генри Миллера и Анаис Нин.

Через некоторое время она пришла к выводу, что парад закончился, и на улицах остались лишь одни вышедшие в тираж бывшие знаменитости и неудачники. Золотой век превратился в медный, и причем в потускневшую медь. Она услышала однажды, как какой-то молодой, но бородатый пианист сказал, что потерянное поколение стало поколением «фишу» — пропащим, конченным поколением. Она с грустью осознала, что Париж стал не столько островком художников, сколько сборищем туристов и позеров.

Как-то раз, прихлебывая луковый суп в «Le Chien Qui Fume» [ресторан «Курящая собака»] в Ле-Але, она подслушала разговор репортеров, описывавших дикие выходки партии нацистов в Мюнхене. Она решила отказаться от уже гниющих плодов Парижа и попробовать Берлин.

Задержавшись на некоторое время в Берлине, после короткой паузы гулянок и разврата она направилась на Запад, в Англию, а затем в Соединенные Штаты, читая по дороге Эдварда Каммингса на островах и Джона Стейнбека в Америках. На Востоке она читала Фэй Мина и Кавабату.