Парень в кресле открыл рот.

– Значит, ты убил бабу, с которой трахался? – пробормотал он.

– Заткнись! – рявкнул на него Голота и опять повернулся к Бабицкому: – И что же было потом?

Тот убрал руки от лица и с ненавистью посмотрел на Андрея.

– А потом я уложил жену на тебя, спящего. Сорвал с нее одежду, сколько смог… Она еще дергалась, сердешная… И стонала. Потом протер полотенцем рукоятку ножа и вложил тебе в ладонь. Получилось очень правдоподобно…

Андрей отшатнулся и прислонился к дверце словацкого гарнитура. Его лицо исказилось судорогой. Сделав усилие, он взял себя в руки и прошептал:

– За что?..

– Это неважно, – прорычал Бабицкий. – Довольно с тебя того, что ты узнал! Только какой тебе с этого прок? Ты ведь все равно – труп!

– Ты обрек меня на физические муки, – стараясь говорить ровно, ответил Андрей. – Но избавил от мук душевных. Поверь мне: жить с такой виной на том свете невозможно. Без покаяния и прощения – невозможно. Это я тебе говорю. Я, который побывал там одной ногой.

– Костэ мне рассказывал, – вдруг вмешался в разговор молодой человек, – что та баба шантажировала его. Она требовала от Костэ развода и дележа имущества, потому что хотела обеспечить своего дружка-неудачника. У того сморчка не было ни семьи, ни денег, ни работы достойной. Жил с какой-то фотографией и онанировал на нее.

По лицу Андрея пробежала тень.

– Это он! – ткнул в него пальцем Константин и заржал. – Тот самый дружок Анькин! Был неудачник, а стал вообще мертвец!

– Чем же могла Анюта шантажировать этого борова? – сквозь зубы спросил у парня Голота, кивая на Бабицкого.

Молодой человек поднял брови.

– Как это – чем? Она грозила обнародовать тайну, что Костэ… Ну, словом, что он не такой, как все. Что он…

– Педераст… – с пониманием качнул головой Андрей. – А это – уголовная статья, конец карьере, успехам и загранкомандировкам…

Бабицкий вдруг поднялся с кровати. Он встал перед Голотой, укутанный в простыню, как патриций, вышедший из лупанария после соития с овцой, и с испугом заглянул ему в глаза.

– И что теперь? – у него опять задрожали губы. – Ты убьешь меня?

– Я думал, что сделаю это, когда узнаю правду, – печально кивнул Андрей. – Думал, что выплесну на тебя всю свою ненависть и презрение. Полагал, что мне хватит одного лишь воспоминания о том аде, через который я прошел, чтобы вспороть тебе твое жирное брюхо! Тем же ножом, каким ты убил замечательную и добрую женщину…

Юноша притих в кресле, подобрав ноги с пола и обхватив колени руками. Бабицкий слушал не шевелясь, и в глазах его плескался ужас.