Дверь захлопнулась.

– Значит, я желаю устранить Цезаря, – проговорил Руфин. – А ты, умник, решил обхитрить меня. Только ты не умник, а глупец. Никому на свете не удастся меня обхитрить.

– Август, ты должен спасти людей в Нисибисе. Ты успеешь… Посмотри правде в глаза: твою игру разгадают, сенат обвинит тебя в измене. Элий все равно спасется. Не губи остальных вместе с ним.

– Что?

– Элий не может умереть, пока… – Квинт осекся.

– Пока что?

– Пока ему не исполнится семьдесят, – ляпнул Квинт первое, что влетело в голову.

– Исполнение желания?

– Да, Вер заклеймил его для Элия.

– Семьдесят лет… – повторил Руфин.

– Так долго Нисибис, разумеется, не продержится. Но Элий-то не умрет! – Квинт попытался закрепить успех. – Монголы перережут всех до одного, но Элия не тронут. Так что ты можешь погубить только город, но не Элия. Что бы ты ни замыслил, клеймо судьбы разрушит любые козни.

Квинт говорил вдохновенно. С ним такое бывало. Не верить ему было нельзя. Руфин стоял неподвижно, глядя куда-то мимо Квинта. Казалось, упорствовать дальше не имело смысла. Император поправил халат, пригладил длинную прядь, закрывая лысую макушку, и нажал кнопку звонка. Тут же в дверях возник преторианец.

– Вызови фрументариев. – приказал Руфин. – Я обвиняю Квинт Приска в измене. Пусть его поместят в одиночку.

Квинт вскинул голову.

– Руфин Август…

– Непременно в одиночку, – повторил свой приказ император. – До суда.

Квинт не стал больше спорить. Что ж, он посидит в одиночке. Но Нисибис будет спасен. И Элий спасется. Только бы они продержались до прихода римской армии. Потом Квинт подумал о Летиции. И только бы она продержалась.

II

Человек, одетый в белый балахон, разговаривал с гвардейцем, когда Квинта вывели во двор. Пленник и его охранник остановились в нескольких шагах от человека в белом. Пленник был грязен и избит, на загорелом лице чернела многодневная щетина.

– Приказано отвезти в карцер, – сообщил гвардеец сидящему на мраморной скамье центуриону.