— Я тебя не знаю, — ответил Марко.

— Я просьто письмо. Зивое письмо. Не нузьно знати меня, — ещё шире улыбнулся непалец, настойчиво сунул меч Марку в руки, формально поклонился и быстро ушёл, оставив после себя неприятный беспокойный осадок.

В другое время Марко бы действительно разволновался, попытался бы найти понятное оправдание своим действиям, но сейчас он решил поторапливаться. На треволнения, переживания и прочее самоедство у него не оставалось ни времени, ни сил. Он развернул парчу и потянул на себя знакомую рукоять. Меч блеснул тёплым зелёным отсветом, сердце в ответ стукнулось предчувствием скорого расставания — Марко не верил, что меч снова вернётся к нему, но знал, что с ним делать. И делать это нужно было как можно скорее. Но сначала надобно было б проверить, что произошло с Хубилаем.

«Хубилай», — произнёс он вслух. И вздрогнул от приступа нахлынувшей ненависти.

Дворцовая библиотека в Тайду превосходила свою предшественницу в старой столице не только количеством текстов, которые хранились на её полках. Здание, которое Хубилай отрядил под книгохранилище, сперва предназначалось для проживания некстати забеременевших наложниц, большое, очень светлое, словно бы воздушное. У Гуань-ци сказал, что благотворная ци не должна встречать препятствий, её привольное течение нужно обеспечить отсутствием острых углов, а каждое окно особым образом защищалось амулетами и витражами. В резных ставнях пропилили защищающие орнаменты, и солнечный ливень, хлеставший днём через оконные проёмы, разбивался на множество мозаичных кусочков, играющих и переливающихся золотым ковром.

Но потом старшая фрейлина, госпожа Цао (о которой злословили, что ещё её дед был чумазым кузнецом, а мать стирала бельё в Тайду) сочла помещение неуютным, нажаловалась главному евнуху, разразилась безобразная коллективная истерика, и наложницам начали строить другой павильон, сочетавший в себе черты крепостной архитектуры с удивительной безвкусицей. Его конфетный фасад так резко бросался в глаза на фоне сдержанных обводов остальных дворцовых сооружений, воплощавших державность и высокомерную силу, полную собственного достоинства, что многие придворные из катайцев специально делали крюк, проезжая по дворцовым улочкам, только бы не видеть этот приторный ужас. А уж если и случалась необходимость проехать мимо этого монументального памятника крикливым выскочкам, недобитые катай- ские аристократы демонстративно зашторивали окна паланкинов, брезгливо морщась в сторону лубочно-пёстрого сада, из которого ползли вверх разрисованные стены дурного здания.