— Я служу престолу Юань не из корысти, — с демонстративной гордостью ответил Марко, с удовлетворением отметив, что его неприкрытый жест подобострастия вызвал доброжелательное шевеление на лице богдыхана.

— И всё же? — с неподобающей настойчивостью, словно пытаясь отмахнуться от юноши, спросил начальник протокола.

— Когда-то Великий хан даровал мне меч. Он считается драгоценным, но мне он дорог исключительно как знак высочайшей милости со стороны императорского двора, — стараясь подражать слащавости придворного, проговорил Марко. — Недавно, из-за моего недостойного поведения и интриг, посредством коих мне пытались придать чуть ли не образ какого-то бунтовщика, он был изъят на временное хранение. Я очень просил бы вернуть мне его. Либо забрать у меня символ императорской власти и наказать сообразно воле Великого хана.

— Мы думали, ты в первую очередь поинтересуешься судьбой своих родных, — с некоторым удивлением полувопросительно-полуутвердительно ответил старый катаец.

— Моя судьба, а стало быть, и судьба моей семьи целиком находится во власти императора, — ответил Марко, низко склонив голову. Чувяки начальника протокола шевельнулись. Сверху послышался быстрый шёпот, в котором Марку удалось лишь различить слова «преступно» и «опасно». Трон скрипнул.

— Б-б-будет так, как ты сказал, м-мальчик, — раздался слабый хрипящий голос Хубилая. Марко поднял голову и увидел, как начальник протокола задом вкатывается обратно в тень колонны, совершенно сливаясь с нею своим бесформенным чёрным одеянием. — Но тебе п-пока нельзя… входить в мои покои с оружием, как… раньше.

— Повинуюсь вашей воле, государь, и благодарю за милость, — сказал Марко.

Хубилай устало откинулся на услужливо подоткнутое лекарем одеяло, и Марко снова поразился тому, как быстро высохло некогда могучее тело: раньше богдыхан еле втискивался в узковатый трон, а сейчас на сиденье хватало места и для парчового покрывала, и для нескольких подушек. Хубилай шевельнул пальцами, и У Гуань-ци кивком показал Марку на двери, мол, ступай.

Марко, пятясь и кланяясь, вышел вон. За воротами покоев к нему подошёл улыбчивый непалец со знаком Золотой сотни на грудном щитке и коротким кривым мечом у пояса и протянул обёрнутый в парчу длинный свёрток. Сердце Марка дрогнуло от радости, почувствовав, что под драгоценной пеленой поёт сталью покрытый зеленоватой патиной меч. Его меч.

— Контяк-мирген ношоль то, сьто ты велель сыскати, — с сильным акцентом сказал непалец. — Он велель казать, никатории лиуди знают, где ты бываль сиодня ночь. Нузьно осторозьней.