— Возьмите, — просто сказал старик, доставая из-за пазухи потёртый кожаный мешочек на витом шёлковом шнуре.

— Это?.. — недоверчиво спросил Марко, удивлённый таким неожиданным поворотом.

— Да, это она. Этой палочкой бессмертный Люй Дунбинь закалывал волосы. Ею же он пригвождал злых духов. Я всегда носил её с собой. Именно поэтому собратья вашего Ичи-мергена ничего не смогли сделать со мной. Прошу мой меч.

Марко освободил ножны от тряпья и протянул меч старцу. Солнечный луч пробежал по лицу владельца гостиницы, озаряя его безграничным детским счастьем. Он выхватил меч и сделал пробный взмах, приоткрыв рот, словно маленький. Слёзы тихо выкатились из прояснившихся глаз с набрякшими старческими веками и побежали по тёмным щекам, оставляя радужные полосы следов.

Марко снова поразился мощи, которая таилась в этом сухом теле. Внезапно ему стало страшно. Он попятился, чуть не кувыркнулся с лестницы, осторожно нащупал пяткой ступеньку, но так и не смог отвести взгляда от сияющих зеленоватых кругов, которые вычерчивал старик, словно оборотившийся в эту минуту в мифического воина.

Первое, что неприятно удивило Марка, — безмолвие даосского амулета. Он плохо помнил биографию Люя Дунбиня, с трудом запомнил это имя, записав его латиницей на клочке бумаги, когда подслушал разговор о нём в толпе ещё в ту пору, как старый даос только-только пришёл к дворцовым воротам. Одно он запомнил чётко: патриарха Люя не зря называли бессмертным. Подспудно он ожидал, что заколка патриарха окажется чем-то необычным. Меч императора пел в Марковых руках, чётки Шераба Тсеринга вибрировали, словно пойманные в ладошку божьи коровки, машина дрожала, когда Марко проводил рукой по её сочленениям. Но заколка Люя Дунбиня молчала.

Марко уселся на мелкую белую гальку, усыпавшую пологий спуск к ручью, делавшему изгиб под гнутой-перегнутой ивой, больше похожей на огромное мохнатое животное, чем на дерево, достал из-за пазухи кожаный мешочек, покрытый такими древними иероглифами, что Марко не сумел их прочесть, и осторожно вытряхнул амулет на ладонь.

Прохладный камень веско лёг в руку, но продолжал молчать. Крупная, в полторы ладони длиной заколка у комля увенчивалась круглым набалдашником, непрозрачным и почти чёрным, а по мере утончения теплела, зеленела, прояснялась, и у неострого кончика становилась совершенно светлой, почти просвечивающей, с тонкими вкраплениями тёмной зелени где -то в глубине. Марко взмахнул ею. Ничего не произошло, разве что возник странный оптический эффект: благодаря разнице в цвете и насыщенности камня палочка словно бы не то вырастала из воздуха, не то впивалась в него концом, совершенно растворяясь в знойном летнем мареве, освещённом тысячей горящих на солнце мошек, пушинок, пылинок и прочих частичек сиюминутного бытия.