– Разве войны когда-нибудь прекращались, «оракулы»?

– Нет, но мы подмечаем некоторые закономерности.

Эккехард промолчал. Баронесса повернулась к нему, пряча платок с кровавыми пятнышками, вымученно улыбнулась и тут же смежила веки, когда мальчик взял ее ладонь в свои.

– Мне всегда становится легче, когда ты так делаешь. Спасибо, – прошептала она.

Однако два комка черной шерсти на плече юного барона узрели иное.

– Ты убиваешь ее, хозяин. Ее жизнь идет уже не на дни – на часы…

– Зато это облегчает ее боль. Лучше умереть быстрее, чем долго мучиться. Она сама этого хочет.

– Тебя стала заботить чья-то боль, хозяин? Может быть, ты все-таки не повзрослел? – глумливо заметил Шварцер.

И тут же заверещал, когда рука мальчика сжала его шею до хруста позвонков. С поля вспорхнула испуганная стайка птиц. Но люди хоть и почувствовали неясную тревогу, так ничего и не услышали.

Через несколько часов пейзаж стал меняться. Поля и подворья бауэров сменились лесом, потом дорога вывела в небольшой провинциальный городок. Промчались мимо аккуратные, утопающие в розовых кустах домики. Дорога снова увела в поля и холмы и, наконец, закончилась у родового поместья. Баронессу сразу увели в ее комнаты. Юный барон умылся с дороги, отобедал и ушел к себе. Черти соскочили с его плеча на большой заваленный картами и бумагами стол, стали озираться, изучая портреты по стенам.

– Вот так угораздило, хозяин, – заметил Шварцер.

Эккехард не ответил. Достал из кармана пиджака конверт, извлек из него пожелтевший от времени чистый лист, бережно разложил на столе. Мальчик проколол палец кончиком пера, капля крови упала на бумагу и словно растворилась на желтой поверхности, не оставив и следа. Полыхнули алым, разгораясь, как пламя, буквы, становясь четче. Все трое склонились над черными, как сажа, древними письменами. Эккехард прочел текст вслух. Затем поднял пергамент к лицу, дунул. Буквы, будто прогоревшие, слетели серым пеплом. Лист снова был чист. Мальчик убрал его в конверт, спрятал в стол. Потом опустился в глубокое кресло, с выражением безнадежности уронив голову на сложенные на столе руки.

– И что все это значит? – спросил он.

– Предсказания, как всегда, полны загадок, – заметил один из чертей.

– Спасибо, что озвучил очевидное, Шварцер.

– Я Роттер, – оскорбился черт.

По голосам чертей тоже было не отличить. Эккехард дотянулся до одного из томов энциклопедии. Читал около часа, затем расчистил от книжных завалов карту Европы, занимающую весь стол, обвел несколько городов кружками. Взял перо, которым недавно прокалывал палец, окунул в чернильницу. Черти уселись перед блокнотом, подтянув колени к груди и уперев в них подбородки, следили, как, тихо поскрипывая, острый стальной кончик выводит странные символы. Час спустя, исписав несколько листов, Эккехард, хмурясь, бросил перо. По столу разлетелись капли чернил. В дверь постучали. Вошла встревоженная служанка.