— Ну ты обалдел. Существуют же границы наглости!

— А что такое? — невинно спросил он.

— А то, что надо было меня слушаться двадцать лет назад и отправить в мою канцелярию потрудиться твоего ненаглядного Петеньку. Поработал бы несколько лет, а там по-дружески бы договорились. Числился бы по службе и рос потихоньку в чинах. А кто-то сильно умный заявил, что купечеству это не надобно. И так проживут. Теперь извини, дорогой. Не в моей власти на государственный пост пристроить. Есть определенный порядок. Ты бы еще потребовал его в документах на отчество с «вичем» записать.

Сколько живу, а все поражаюсь, сколько значения придают разнице в положении. Для особ первых пяти классов пишут в официальных документах с «вичем» — Михайлович, к примеру, чинов VI–VIII классов — с полуотчествами, то есть сын Михайлов, а всех остальных — только по имени, без отчества. И ошибаться нельзя!

— Можно через строчки в Табели о рангах перескочить по именному императорскому указу, хотя и тогда смотреть косо станут. А в министерстве ему не место. Даже я не смогу пристроить. И не стану.

— Будто не знаете, — он поджал губы на манер старой девы, рассуждающей о голых ногах, — шпыняли бы его ваши аристократишки за происхождение. А он по молодости мог и не сдержаться. Не для того растил, чтобы на дуэли убили. Не купецкое то дело.

— А надо было на Голицыной жениться, как матушка хотела.

— Вот за что я вам всегда действительно благодарен был, Михаил Васильевич, — садясь свободно, заявил он, — так за то, что спасли от гнева материнского и защитили. И отцом выступили, отведя Машеньку к алтарю. И посейчас помню, невеста в белом атласном утреннем капоте с собольей опушкой, в жемчугах и бриллиантах. Жаль, не успели сшить ей платье по новой моде, она была бы гораздо лучше любой родовитой боярыни.

Номер он тогда выкинул впечатляющий. Вот у кого кровь реально вскипела. Пошел против воли Акулины Ивановны, желая жениться лишь на одной девице. Мать бы его натурально вывернула наизнанку, если бы за мной не спрятался. И так пару лет показательно не разговаривала. Даже если в доме, через сестру передавала. Как внуки пошли, оттаяла. Невестку признала.

Мать, конечно, понять можно было, вместо породнения с родовитым (пусть и нищим, а кто бы иначе дочку за купца отдал) дворянством вышло нечто странное. Осиротевшая дочь не очень богатого уральского горнозаводчика Петра Мясникова. Жила и воспитывалась где-то в деревенском захолустье у опекуна. Высокая, полная, круглолицая, с прекрасными карими глазами, яркий румянец поминутно вспыхивал на свежем ее лице от смущения и застенчивости. Мне понравилась, потому и встал на их сторону.