Он мне не верил! НЕ ВЕРИЛ!!! И я ни черта не могу с этим поделать! У меня просто нет доказательств, кроме переполнявшей до краев злобы, и слез ярости, душивших меня покрепче анаконды. Из-за них последние фразы я буквально выплевывал в лицо Сталину, проглатывая половину окончаний! Я видел, что он уже на грани, но не мог, да и не хотел останавливаться, прекрасно понимая, что второго шанса у меня уже не будет.

И бомба взорвалась! Вождь буквально выпрыгнул из кресла, со всего маха треснув кулаками по монументальной столешнице, да так, что она жалобно затрещала под его напором. Если бы взглядом можно было убивать, то от меня в ту же секунду осталась только горстка праха, развеянная по кабинету шипящим от ярости рыком Сталина:

— Я нэ верю тебе! НЕ ВЕРЮ! Это не может быть правдой, проклятый сказочник! НЕ ВЕРЮ!!!

Я спокойно поднялся вслед за ним, со скрипом отодвинув ногами мешавший мне стул. Меня вдруг охватило странное спокойствие. Все, что мог, я уже сделал. И уже выиграл. Добился своего. Уже нет значения, поверит мне Иосиф Виссарионович или нет. Этот разговор он уже в любом случае не забудет. И все решения будет принимать, только глядя на них через призму сегодняшних событий. Верю, не верю, какая разница? Зерно сомнений посеяно, и мир уже не станет прежним, даже если он того захочет. А что касается меня и моей судьбы… За месяцы жизни в прошлом, я уже свыкся с ней. С любым ее исходом. Уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Чем раньше, тем лучше.

Самообладание не изменило мне даже тогда, когда в дверь вломилась целая толпа крепких парней с пистолетами, едва не выломав ее вместе с косяком. Впрочем, события развивались настолько быстро, что я и понять толком ничего не успел. Сталин каким-то чудом успел остановить их буквально в сантиметрах от моего тела, за долю секунды до того, как меня порвали бы голыми руками. Уж не знаю, какие у них были инструкции, но под бешеным взглядом и рыком Вождя, они явно о них позабыли, исчезнув из кабинета много быстрее, чем появились тут, едва не растоптав раскорячившегося в дверях Власика. Беднягу вынесли наружу в лучших традициях московского метро в час пик.

— Сядъ!

Честно говоря, я даже не понял, что это сказано мне. Последние мгновения тянулись в каком-то тягучем полусне, реальность которого я осознавал с некоторой задержкой, делая усилие над самим собой. Мое нечаянное промедление Иосиф Виссарионович воспринял по-своему:

— Сядъ, говорю! Гонор свой потом показывать будешь! Тоже мнэ, институтка нашелся…

Продолжая бормотать про себя какие-то невнятные ругательства на неизвестном мне языке, Вождь попытался расстегнуть верхние пуговицы кителя. Как назло, у него ничего не получалось. Помучавшись несколько секунд, он просто рванул их руками, выдрав с мясом, словно не заметив крепчайших ниток. От столь немилосердного обращения, одна из пуговиц отскочила прямиком в стакан, стоявший на одном подносе с графином. В полном молчании, Иосиф Виссарионович обошел стол, вытряхнул пуговицу прямо на пол, и, одним размашистым движением наполнив стакан водой, с шумом выпил.