Ну, вот я и добрался до мечты всех попаданцев.

— Немецкие войска перешли границу Советского Союза двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. Я не буду поддерживать интригу, сохраняя до последнего момента исход этого противостояния, тем более, что это вовсе не сказка на ночь. Мы победили. Война закончилась в Берлине девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года полной и безоговорочной капитуляцией фашистской Германии. Через тысячу четыреста восемнадцать дней штурмовой флаг сто пятидесятой стрелковой дивизии генерал-майора Шатилова был поднят над развалинами Рейхстага. Через четыре бесконечных года! Но цена…

С каждым словом говорить становилось все труднее и труднее. Я прекрасно понимал, что в этот момент от моего красноречия и убедительности во многом зависят жизни множества людей. Если мне сейчас не поверят, то… Что? Кто сказал, что мое вмешательство изменит ситуацию к лучшему? Это лишь мои домыслы и хотелки, последствия которых придется испытать на себе целой стране с двухсотмиллионным населением!

— Правильно ли говорить о цене, когда речь идет о выживании страны и народов, ее населяющих? Наверное, нет. И все же. Прошло уже больше шестидесяти лет, а мы даже не смогли толком посчитать, во что нам обошлось право на жизнь. По разным данным людские потери составили от двадцати до двадцати девяти миллионов человек! Каждый седьмой заплатил своей жизнью! Сколько людей осталось инвалидами и калеками, я даже не берусь предположить. Признаюсь честно, такая цифра мне ни разу на глаза не попадалась, но рискну предположить, что она как минимум с шестью нулями. И это далеко не все. Вся европейская часть Советского Союза превратилась в одно большое пепелище. В сорок первом немцев удалось остановить только в шестнадцати километрах от центра Москвы! В ш е с т н а д ц а т и!!! В сорок втором фашисты дошли до Воронежа и Кавказских перевалов. После нескольких месяцев уличных боев от Сталинграда осталась груда щебня и искореженной арматуры. После войны, почти девятисотдневной блокады и эвакуации в четырехмиллионном Ленинграде осталось четыреста тысяч жителей. Только зимой сорок первого на сорок второй годы погибло больше шестисот пятидесяти тысяч мирных жителей, причем абсолютное большинство от голода. Никто толком так и не знает, сколько людей погибло там за всю войну, но называют цифру вплоть до полутора миллионов!

Страха не было. Он отошел куда-то на задний план. Сейчас я говорил, не пряча глаз и не пытаясь сгладить острые углы. Это право мне дали все те миллионы людей, которые своей жизнью расплатились за чьи-то ошибки и амбиции. Считал ли я Сталина виновником всех этих событий? Да какая к черту разница? Кому интересно мое мнение? Никому! Даже сидящему напротив человеку. Он сам себе даст оценку, без подсказок сопливого попаданца. Мне же было достаточно его взгляда, чтобы понять, что со своими вопросами я зашел по нужному адресу.