Нет ничего, кроме ощущений. Мы можем мнить о себе что угодно, но на самом деле мы ищем только ощущений. Исключительно ощущений. Ничего, кроме ощущений. И бежим — исключительно только от ощущений.

Движение в сторону самого сильного запаха со стороны может выглядеть сколь угодно сложным, но суть его очень проста. Предельно проста: неуклонно двигаясь таким образом, рано или поздно окажешься в самом его средоточии. Если, понятно, не сгинешь по дороге. С Запада, — с самого ближнего Запада, — явственно и достаточно устойчиво тянуло чем-то таким, причем уже какое-то вполне заметное время. То от рыбаков приходилось слышать совершенно баснословные истории, а то и вообще в руки попадалис странные предметы с континента. Филиалы общества японо-советской дружбы, доселе влачившего довольно-таки жалкое существование, в последнее время множились, как амебы, росли, как грибы, и были деятельны, как целеустремленные крысы, наконец-то добравшиеся до склада Стратегического Резерва. Стало вдруг что-то уж подозрительно модным навещать считанных живых родственников в России и несчитанные могилы родственников павших. Расцвел обмен студентами, и это показалось Сато наиболее подходящим вариантом. В конце концов, — студент он или нет? В одном заповеднике под Хабаровском он, наконец, нашел свое место. Нашел себя и практически мгновенно понял смысл жизни. Своей собственной, поскольку смысл жизни вообще интересовал его меньше всего, а задумываться о нем показалось бы ему верхом нелепости. Это, разумеется, не значит, что он поселился в этом заповеднике, потому что тот, кто однажды обрел свое место, с той поры всегда носит его с собой. Не покидает его никогда, где бы ни находилась в данный момент его бренная оболочка. Чуть ли ни по запаху, верхним чутьем, отыскав этих русских, разбавленных некоторым количеством китайцев, корейцев и казахов с бурятами, он испытал ощущение, право же, сходное с тем, которое испытывает человек, воссоединившись после долгой разлуки с семьей. Они были для него куда более своими, нежели родители, брат, и случайные подружки, вообще — чем кто бы то ни было прежде. Куда более своими. Просто несопоставимо — более. По сравнению с этой близостью всех остальных смело можно было считать просто-напросто чужаками. Эти люди не требовали от него верности, послушания, преданности, непременного служения каким-то их интересам, потому что были вообще единственным приемлемым для него обществом. Единственным вариантом. Для него — и ему подобных.

Он был невысокого роста и, скорее, худощавым, но, тем не менее, при взгляде на его фигуру было каким-то образом видно, что он не только исключительно вынослив, но еще и очень силен, пружинистой, упругой, как у леопарда, силой, и не слишком-то легок, весь как слиток булатной стали, на голове его красовался ежик густых, коротко остриженных волос, а широкая, чуть хищная улыбка обладала неотразимым действием на девушек вне зависимости от народа и расы. Но, будучи своим, он все-таки был азиатом, и поэтому взялся за дело, с которым, по его мнению, не справился бы больше никто. Ни у кого просто-напросто не хватит ни выдержки, ни терпения, ни, главное, невероятной его способности сколько угодно времени находиться наедине с собой, когда не так уж важна — темнота, не существенна — теснота, не имеет значения — вынужденное безделие.