— Могут помочь. Мне так кажется, и вряд ли я ошибаюсь.

— Окончательно решить вопрос?

— Да.

— Гм… Интересно, — каким образом?

— Если бы я знал это, то не стал бы просить о помощи посторонних.

Да, конечно. Да если бы ты знал это, если бы ты знал то! Если бы ты знал — как, то не сказал бы. Даже разговора бы не завел. Сожрал бы всех, да и все! И меня в том числе. Как бы ни в первую очередь. Вообще мыслей в его кучерявую голову пришло довольно много, но вслух он сказал другое.

— Но ведь нам никто не мешает попробовать, а?

— Никто, — решительно тряхнул головой Н" Квале, — вот только…

— В чем дело? И помни — это ты предлагал. Не хочешь говорить по-человечески, так и не затевайся…

— Мои, как ты сказал, русские друзья обязательно попросят чего-нибудь за свою помощь.

— Что я слышу? — Генерал засмеялся дробным, несколько нервозным смехом, даже и не смехом вовсе, а так — хихиканьем, из которого исполнителю трудно бывает выбраться, однажды начав. — Им теперь недостаточно обещания идти некапиталистическим путем развития?

— Это не так смешно, как может показаться…

— Ладно. Посмотреть, пощупать, поговорить нам и впрямь никто не мешает. Белые называют это "изучить вопрос". В конце концов никто не мешает нам сослаться на объективные обстоятельства, когда вопрос намгали будет окончательно урегулирован.

— М-м-м… да. Будем надеяться.

Вошедший, совсем молодой парень, не старше двадцати двух — двадцати трех, при всей своей поджарости, — даже, пожалуй, худобе, — был огромен. Войдя в оби, бывшее чем-то вроде негласной ставки генералитета, а по сути — родовой верхушки племенного объединения хасимба, он молча, без приглашения сел, и массивный табурет заскрипел под его тяжестью. Он был в высокой фуражке с длинным козырьком, надвинутой так, что в тени ее почти невозможно было разглядеть очень светлых, редко мигающих глаз, в глухом, тяжелом на вид камуфляже, в высоких ботинках на толстенной подошве, но при этом не было никаких признаков, что ему хоть сколько-нибудь жарко. Смоляное лицо генерала Мугамбы было покрыто потом, а только слегка загорелое, неподвижное, со слегка впалыми щеками лицо миротворца выглядело совершенно сухим. Молча, не меняя выражения, выслушал он проникновенную речь о варварах-намгали, которые только одни, — Господь свидетель! — мешают построению социализма в их прекрасной стране, которая, к тому же, так богата и так выгодно расположена. Не видя ровно никакой реакции на свои излияния, генерал закончил свою речь далеко не так громко и уверенно, как начал. Что-то подсказывало ему, хоть и стихийному, но, право же, — незаурядному психологу, что всякие словесные кружева будут совершенно бесполезны в разговоре с этим серьезным юношей и могут считаться не более, чем простой данью ритуалу.