— Что? — повернулся я.

Катя, побледневшая, так и стояла, держась за дверную ручку, повернувшись ко мне в профиль.

— Восьмой микрорайон, одиннадцать. Квартира двести семьдесят три.

И скрылась, захлопнула дверь.

Я привалился спиной к перилам, закрыл глаза. Вот мы и проиграли битву. Но если я твёрдо решил с этим не мириться — она уже смирилась. Не смогли взлететь — она согласна ползать. Отрежем крылья — чтоб не мешали — и будем ползать. Всю жизнь.

— Никогда, — прошептал я пустому подъезду. А потом уточнил: — Не в этой жизни! — И с губ моих сорвался истерический смешок. — Я заставлю тебя взлететь выше всех. И пусть они все ох**ют.

* * *

Гоша, пусть демонстративно мрачный и насупленный, дверь передо мной не захлопнул. Но и зайти не предложил. Сегодня у меня однозначно день великих откровений в падике.

— Чё те? — буркнул он, прикрыв за собой дверь.

— Ты, случаем, с Гришей не созванивался? — спросил я, вспомнив, что Гриша поприветствовал меня примерно таким же образом.

— Чё?!

Судя по тону, Гоша был готов опять сорваться в визг и нравоучительные истерики. Я махнул рукой — мол, остынь, нормально всё. И протянул ему металлическое ведро, которое держал за спиной.

— Извиниться зашёл. За субботнее.

— Угу. — Гоша посмотрел на ведро. — А это…

— Должок. Просто хочу, чтоб ты знал: ты — мой лучший друг. Спасибо, что ты есть. Ты вот просто есть — и мне уже на душе хорошо.

Этого он не ожидал. Покраснел, как девочка, забубнил что-то. Я не слушал — ничего важного там по определению сейчас быть не могло. Ведро Гоша взял. Так и стоял с ним, как дурак, до конца.

— Ладно, замяли, — сказал я, добавив в тон мажорных ноток. — У меня к тебе просьба есть. Насчёт Кати. Не бросай её.

Это изумило Гошу ещё больше. Он вытаращил на меня глаза.

— В… в смысле?

— В прямом. Ей без меня тяжело будет. Вот и подставь, там, плечо, по мере сил. Чтоб ей было, на что опереться первое время. А там, если тупить не будешь, может, и сойдётесь. Да ладно, чё ты, я ж вижу, что она тебе нравится.