Юнссон промолчал — шансов на капитуляцию этого противника не было. Только не под командованием Тилли.
— Бедняга Тилли, — размышлял вслух Густав. — Паппенхайм сгубил его дважды. Сначала сделал его магдебургским мясником… А теперь — и вовсе навсегда.
Осматривая местность своим близоруким взглядом, он, по сути, не видел ничего кроме расплывчатых очертаний. Но зрелище нравилось ему тем не менее.
— И сейчас, и навсегда —
* * *
— Чертов Паппенхайм, — прошептал Тилли. Лицо старого генерала заострилось, когда адъютант затянул повязку туже, но он терпел. Только ещё одно тихое проклятье.
— Чертов Паппенхайм.
Тилли лежал на земле почти в центре своего войска. Сегодня он был ранен уже дважды. Первая рана была пустячной — всего лишь крупный синяк, оставленный отскочившей от кирасы мушкетной пулей. А вот рана в бедро, которой сейчас и занимался адъютант, была гораздо серьёзнее. Подброшенная ядром одной из этих дьявольских шведских пушек пика проделала в нём изрядную дыру. Вся его нога была в крови.
Вслух Тилли ругал Паппенхайма, а вот молча — самого себя.
"Надо было прислушаться к Валленштейну. Так ловко! Так ловко! Никогда не видел, чтоб армия так быстро передвигалась и перестраивалась. Как шведский ублюдок делает все это?"
Старый полководец испытывал искушение закрыть глаза, от страшного унижения и боли. Но тут же поборол этот порыв. Даже когда увидел, как менее чем в сорока ярдах от него ещё дюжину его людей очередное ядро превратило в кроваво-костяную кашу. Ни один человек не скажет, что Тилли —
В этот к нему подошли и встали рядом с ним на колени двое его офицеров с осунувшимися лицами.
— Надо сдаваться, генерал, — выдавил один из них.
— Путей для отхода нет, — добавил второй. — Ничего нельзя сделать без кавалерии, которая могла бы нас прикрыть. Шведы и финны просто изрубят нас.
Ослабевший от потери крови, всё ещё лёжа на спине, Тилли покачал головой. Несмотря на всю усталость и кровопотерю, жест был твёрдым и ясным.
—
И прошептал: — Чертов Паппенхайм и его любимые Чёрные кирасиры!