Офицеры переглянулись, у Феди Солонова сделалось нехорошо в груди. Это как же так? Уже императорская фамилия этим «временным» присягает?!

— Значит, немцев ждёте, Иван Степанов?

— Ждём, — безыскусно подтвердил тот. — Временное собрание-то в Таврическом дворце заседает, а министры царские, говорят, то ль в Зимнем засели, то ль в Главном штабе. Не ведаю.

— Ну, не ведаешь и ладно. Ступай, человече. Мы своего слова хозяева. Давши — держим. И тебя отпускаем, и твоих. И… мой тебе совет, Иван. Сидите на своём заводе, носа не высовывайте.

— Это почему ж, твоё благородие?

— Жалко мне тебя, — честно сказал Две Мишени. — В Маньчжурии такими же, как ты, командовал. В одной траншее лежали, в атаки вместе ходили, с япошками на штыках дрались. И как-то ладили. Сколько раз меня такие же вот солдаты спасали — не перечесть. Чего теперь-то нам драться? Враг наш — не вы, но немцы. Их изгнать надо, меж собой разберёмся…

— Э-э, твоё благородие, — усмехнулся Степанов. — Красно говоришь, да не всё верно. С япошками нам делить нечего было, и драться с ними не за что было тож. Замирились, при своих, считай, остались, а сколь народу положили? Так и с германцами. Германцу, ему чего надо? — с нами торговать, чтобы мы б у него покупали, а он — у нас. А царь-то, царь с ними замиряться после балканской замятни и не стал. С лягушатниками связался! Вон у батьки моего в деревне — коса немецкая, добрая, сносу ей нет. А с французишки того какой толк? Для богатеев только! Немец — он, как мы, работящий. А лягушатник? — тьфу, задом вертеть только и силен! Кто Москву нам сжёг? А от немца нам ничего плохого, кроме хорошего, и не было никогда.

— Славно рассуждаешь, Иван Степанов. В моём полку быть бы тебе обер-фельдфебелем, не меньше!

Дружинник фыркнул.

— Спасибо на добром слове, твоё благородие. Отпускаешь, значит, и меня и моих?

— Отпускаем, — кивнул Яковлев. — Сюда, на вокзал, не суйтесь. И мы к вам соваться не станем. Русскую кровь лить — последнее дело.

— Дело-то последнее, а мальчишек драться притащил, твоё благородие.

— Мальчишки присяге верны, и мы тоже, — строго сказал Аристов. — Ступай теперь, Иван Тимофееевич. Уводи своих. Да скажи там, на заводе — полезут если — по-другому говорить станем.

— Да больно надо — сюда к вам лезть! — буркнул Степанов, но не слишком уверенно.

Отперли дверь.

— Вот и хорошо. Эй, братцы! — обратился Две Мишени к притихшим дружинникам. — Ступайте себе. Мы вам зла не хотим и от вас не ждём. Ваш набольший сказал — вы за порядком следите, вот и хорошо.

Рабочие попытались было спорить, мол, как же нам за тем порядком следить, если винтовок нет, но быстро скисли.