— Нету больше приказов, — захохотал усач. — Свобода у нас теперь!

— Да здравствует свобода! — немедля подхватил полковник. — Но ты нас-таки пропусти. А то вдруг в Таврическом решат, что мы того, гидра контрреволюции и в расход пустят!..

— Уа-ха-ха! Гидра! Славно сказано! — загоготали охранявшие перекрёсток. На иных Федор, при свете костров и фар, смог рассмотреть погоны Литовского полка, на иных — 1-го Пулемётного, но хватало там и личностей явно к армии не принадлежавших.

— Проезжай, — отсмеявшись, махнул усач. — А то, можешь, задержишься? Городового мои недавно спымали, вешать сейчас будем врага трудового народа!

Федор ощутил, как пальцы сами собой сжимаются на цевье.

— А зачем его вешать? — равнодушно осведомился меж тем полковник. — Охота тебе, воин свободы, руки марать? Понимаю, был бы толстосум какой, буржуй, что не хочет с трудовым народом делиться; а тут какой-то околоточный! Да какой с него прибыток?

— А ты, полковник, хорошо рассуждаешь! — опять загоготал усач. — Ей-богу, позвал бы в наш отряд, нам лихой народ в надобности! Это ж не просто фараон какой, у меня с ним личные счёты! Не чаял свидеться, ан вот как — столкнулись!

— Ну, дело твоё, начальник, — пожал плечами Две Мишени. — Нам недосуг вот только. Вели пропустить. Да, и как тебя звать-величать-то? А то словно и не люди мы с тобой!..

— Как звать, как звать!.. — Федя подумал, что усач им попался уж больно смешливый. — Я ж тебя не спрашиваю, полковник, где погоны свои добыл, с кого снял!..

— Да с чего ты решил? — искренне удивился Аристов. — Полковник я и есть, служу свободной России. Раньше царю кланялись, а теперь новые времена; а что чин мне присвоили — так не отказываться же, верно?

— Ну, ладно, — махнул рукой усач. — Зови своих, полковник, отворяй ворота, мои ребята, вишь, заняты.

К кострам вытолкнули человека со связанными руками, в грязной шинели, едва заметна была овальная бляха на груди. Ни ремня, ни портупеи, ни погон, ни шапки, лицо — сплошное месиво запекшейся крови. Губы разбиты, едва стоит.

— На чердаке прятался, — деловито сказал усач. — Да горничная одна углядела. Прибежала, нам сказывала. Ну, молись, фараон, коль умеешь! Смертынька твоя пришла, за все твои прегрешения против трудового народу!

— Это ты, что ль, Жук, народ трудовой?.. — с трудом просипел городовой. — Каторжник ты беглый, вот ты кто!..

— Да кончаем с ним, чего мешкаешь?! — крикнул кто-то в солдатской шинели.

Две Мишени напоказ ещё разок пожал плечами и повернулся спиной, как бы являя полное отсутствие интереса к происходящему. Однако видел Фёдор Солонов, видели его «стрелки-отличники», видели офицеры: правая рука Аристова нырнула за отворот шинели, массивная кобура с маузером осталась висеть, как висела.