– Мы виделись в Лондоне! – кричал он. – Вы наблюдатель из будущего! Конечно, вам легко было меня узнать! Вы в своей Лаборатории в будущем наверняка читали мой отчёт и ждали меня, ведь вас отправили в эту эпоху позже! Правда?

Услышав это, монах Базан вскинул голову; отблеск солнца зайчиком перепрыгнул из одного его глаза в другой. Джон заметил этот просверк, и подумал, что своей логикой сумел-таки его уесть.

Потомок постоял, склонив голову, затем подхватил верёвку и, вздымая брызги, потащил плотик обратно к мысу. Джон брёл за ним, продолжая болтать:

– Вы не поверите: я думал, вы русский ходок. Никак не могу его найти! Найду, или нет? Что об этом известно в вашу эпоху?

– Зачем спрашиваешь? – рыкнул Базан по-гречески. – Кто ищет, тот обрящет. – И опять перешёл на английский: – У тебя своё дело, у меня своё.

– Ах, да, извините. Мне объясняли, что спрашивать о будущем нельзя. Только о прошлом. Потому что у нас общее прошлое, но может быть разное будущее, если о нём говорить. Я этого не понимаю, кстати. А вы?

– Ох, ох, – бормотал инок Базан себе под нос. – Во, попал. А впрочем…

– Я помогу тащить, – забегая вперёд, протянул к верёвке руки молодой послушник.

Из россказней лагерного дружка-итальянца Лавр помнил, что физик Бартини описывал Вселенную, как некий симбиоз трёхмерной структуры, условно называемой пространством, и расположенной перпендикулярно к ней трёхмерной же протяжённости, которую условно можно назвать временем. При этом оставаясь в убеждении, что время всего лишь условная сравнительная мера движения материи!

Оказавшись несколько здешних лет назад в неведомо какой эпохе, где нет ни научной литературы, ни собеседников, способных поддерживать разговор на эту тему, Лавр поначалу загрустил. Потом от скуки стал строить в голове разнообразные стереометрические фигуры, исходя из того, что и структуры, и протяжённости для начала должны быть трёхмерными. Он мысленно рассматривал и откладывал в сторону тетраэдры[177], двойные тетраэдры, пирамиды с шестиугольными основаниями и прочие фигуры, в которых каждая плоскость, грань или вершина граничит с плоскостями, гранями и вершинами других таких же фигур. Он представлял, как они вращаются относительно друг друга, и как их цепь сама себя переплетает. Чуть с ума не сошёл.

Когда в их монастыре появился послушник Иона, Лавр крутил в голове комбинации усечённых икосаэдров[178], пытаясь в каждый вписать несколько тетраэдров, чтобы вершины их совмещались бы с вершинами икосаэдра. Куда и как в этой размерности могут перемещаться объекты, имманентные разным фигурам?..