Устинья».

И батюшке протянуть:

– Посмотри, батюшка, хорошо ли написано?

Боярин взял грамотку, осмотрел… хорошо еще, не вверх ногами держал. Кивнул.

– Да, Устя. Хорошо.

Капнуть пару капель сургуча да перстнем придавить – и вовсе дело секундное. И Михайле отдать. Чего он стоит столбом?

– Царевичу передай.

– На словах ничего не сказать? – очнулся Михайла.

– Скажи, что благодарю я его и кланяюсь земно. – Устя отвесила поясной поклон, развернулась – да и вон из горницы. Пока еще может себя сдерживать. Пока в ярость не упала.

А Михайла стоять остался, дурак дураком.

Но счастливый…

Она его имя знает!!!

* * *

Боярин Алексей гостя проводил да и к дочери пошел. Не к себе позвал.

Не для посторонних глаз их разговор.

И то… как чаду признаться, что лембергский он хоть и знает, да читать на нем не может? Сидел дурак дураком… пусть грамотку переведет хоть.

Или не сознаваться?