Чего-чего!

Тебе-то, змее, и не понять! У тебя и кости по утрам не болят, и кашель не мучает, и… и… список-то можно бесконечно продолжать, восьмой десяток уж пошел! Так поедешь в эту пору да и не вернешься. С болезнью сляжешь! А на кого Россу оставлять? Есть сменщики, да достойного никак не приглядеть! Нет в них силы душевной, огня нет! Не справятся они!

Зар-раза!

– Пойдем, государыня, помолимся. Ты о супруге, я о детях ваших, чтобы дождаться их успел, на руки взять…

Марина глазами сверкнула:

– Успеешь. Дождешься.

Развернулась, черная прядь взлетела, руку патриарха зацепила, тот ее сбросил, ровно змею, – и ушла. Бедра крутые алой тканью обтянуты, зад такой… талия – пальцами рук сомкнутых обхватишь…

Как есть змея.

Дождаться б царевича, окрестить. Там уж и помирать можно будет…

* * *

Николка Апухтин гостьюшек не встречал, не по чину то боярину. А вот супруга его на крыльце ждала.

– Евдокиюшка, радость-то какая! А это старшенькая твоя, Устяша?

– Растут детки, Танюша. Мы не молодеем, а они растут. А твоя красавица где ж?

– Сейчас тоже выйдет, все уборы примеряет. Илюша с вами не приехал?

– В палатах он сегодня. На службе царской. И супруг туда ж поехал…

Татьяна Апухтина скривилась. Почти незаметно, но для Усти явственно. Словно досадой потянуло, как от кислого зеленого яблока, аж рот слюной наполнился.

А вот так оно…

Никола Апухтин хоть и боярин, а только не в Думе он. И советов у него государь не спросит, и в хоромы царские его отродясь не приглашали. Шубой не вышел. Или шапкой.

А вот Заболоцкого позвали.

И Таньку Апухтину досада разбирала. Где справедливость-то?