Отказ получил.

А эта дурища и подслушала, вот ведь разобрало ее! Носит их, когда не надо и куда ни попадя! Зараза!

– Слышала?

– Да. Мишенька, неуж совсем я тебе не надобна?

Михайла и думать не стал. Боярину он обещал, вот и рубанул, словно топором по чувствам девичьим:

– Мне – не надобна! Может, еще кому сгодишься, а я другую люблю!

– Устьку?!

– Ты ее так не называй, ты ей и в подметки не годишься! Она прекрасна. А ты…

– А я?!

У Аксиньи сердце на части рвалось. И невдомек ей было, что сейчас ее пожалели. Может, и не хотели, а только когда сразу рубануть – больно, и сердце рвется на части, и слезы текут сами. Но это – один раз.

А ежели день за днем, год за годом душу убивать? То надежду давать, то отнимать ее, то приближать, то отдалять… не снесла б она. Не сумела.

Раенский о себе радел, а вышло, что и Аксинье помог.

– Таких, как ты, я на базаре десяток найду! Пальцами щелкну – сами набегут!

Михайла в душе ликовал. Что могла, Аксинья сделала: к Устинье его подвела, сведения важные ему передавала, а сейчас… что от нее сейчас-то пользы? А так он и с боярина кое-что получит, и выгоды своей не упустит. А что Аксинья гневаться будет…

Поплачет, да и замуж выйдет, авось там забудет, как на него обиделась.

– Ненавижу!!! Тебя ненавижу, Устьку… Сто лет пройдет – не позабуду!!!

Прилетевшая пощечина Михайлу чуть с ног не сбила. Аксинья хрупкой девушкой не была, била сильно. Да и разочарование добавилось…

– Ксюшенька…

Михайла почувствовал во рту вкус крови.

Аксинья развернулась – только коса рыжая за углом мелькнула.