Как бы так приглядеться? Или кровь Фёдора добыть? Ей же и в голову не пришло его чем царапнуть! А могла, могла бы попробовать! Тогда и ответ получила бы!

Надо бы с прабабушкой поговорить.

Ой как надобно – и не только поговорить, но и показать ей Фёдора с Любавой. Устя-то не видит многое, а что видит, может понять неправильно! Но Агафье в палаты царские хода нет. Она на глаза патриарху попадаться не захочет, и царице, и… надобно с Борисом поговорить. Может, и удастся сюда бабушку провести?

В дверь постучали.

– Войдите!

Варвара Раенская кораблем вплыла, платком трепетала, ровно парусом. И глазами по сторонам стреляет, смотрит внимательно. А чего смотреть?

Нет у Устиньи ничего подозрительного.

– Ох, кружево-то какое шикарное! Царице такое носить впору!

– Благодарствую, боярыня, а только слишком ты ко мне щедра. Царице шелк да бархат носить надобно, а тут нитки самые обычные, простенькие. Так, только руки занять.

– А все одно красота получается невероятная!

Устя смотрела молча. Варвара Раенская поняла, что боярышня молчать будет, и глаза отвела. Платок потеребила.

– Ко мне Аксинья пришла, боярышня. Сестра твоя.

Молчание.

– Я ей покамест разрешила у меня в покоях остаться. Очень она, боярышня, расстроена, что ее жениху другая полюбилась.

Устя к коклюшкам вернулась, так проще мысли свои скрывать было, и руки не дрогнут.

– Не был никогда Михайла Ижорский женихом Аксиньи. И руки ее не просил, и не сговаривались они с отцом нашим. Аксинья его полюбила, а Михайла… Подлый он человек. Дурной.

– Вот как, боярышня?

Устя таить не стала:

– Когда ты, боярыня, с ним поговоришь, сама поймешь все. Не хочу я Аксинье такого мужа, и никто такого дочери своей не пожелает. Мне Михайла не люб, не поощряла я его.

– А что ж тогда?.. – Боярыня даже опешила. Не лжет боярышня Заболоцкая, и то ей видно, но… она-то все себе иначе видела.