Группа русских паломников, бредущая в Вифлеем, многосотенным половодьем разлилась по дороге, совершенно перегородив её. Разговоры, молитвенные песнопения, рёв подгоняемых уколами острых палок и шил ослов, и пыль.

Обернув концы куфии вокруг лица, хлопаю по боку коня, дёргаю за привязанный к задней луке седла повод вьючного, и решительно начинаю пробираться вперёд. Народ ворчит негромко, высказывая мне немало ласковых слов, но расступается.

Наряд богатого бедуина, да выглядывающий из седельной кобуры приклад винтовки изрядно способствуют. Бедуинов незряшно мнят народом разбойным и воинственным, и иногда удобно мимикрировать.

Проезжаю через толпу, касаясь иногда коленями чьих-то плеч и голов, не ввязываясь в разговоры. Учён! Скажи я што на русском, да покажи свою опытность в здешних делах, так не отстанут.

Проводники-мукари растаскивают с моего пути ослов и мулов, дёргая под уздцы. В здешних диковатых местах всё просто, и богатый человек с хорошим оружием априори прав.

Проехав наконец паломников, выдыхаю облегчённо, и перевожу коня на лёгкую рысь, стремясь убраться подальше от пыли и гомона. Чуть подальше, у цистерны Трёх Волхвов, расположившейся справа у самого подножия горы, вижу бедное становище кочевых бедуинов, и пришпориваю коня, желая проскочить это место как можно быстрее.

Дорога из Иерусалима в Вифлеем наезжена и безопасна, но не до абсолюта. Бывает всякое, и не очень хочется попасть под статистику. Карабин манлихера, револьвер и прямой берберский меч на перевязи через плечо могут как уберечь от неприятностей, так и спровоцировать.

Проезжая, вижу дырявые войлочные шатры и привычную для этих мест бедность на грани нищеты. Дети держатся издали, за становищем, взрослые неприветливы и настороженны.

Становищ таких я проеду не одно и не два на пути в Хеврон, и хотя говорят не только о разбойности бедуинов, но и об их гостеприимстве, я не считаю себя знатоком Палестины, и предпочитаю беречься от всех разом, не выделяя никого. Святость гостя, оно канешно и да, но есть и оговорочки.

Стоп! Вижу знакомый шатёр, и около нево не менее знакомую морду лица, испещрённую шрамами и оспинами. Решительно поворачиваю коня, открывая лицо…

… и пять минут спустя сижу с мужчинами на кошме, попивая бедуинский чай, заваренный из пустынных трав. По здешним понятиям, это што-то навроде корца с квасом, поданного усталому путнику с дороги. Чуть погодя придёт черёд лепёшек, уже пекущихся на открытом огне, сыра, фиников и всего, чем богаты бедуины.

Ну и канешно, знаменитово бедуинского кофе, когда кофейник не снимается с огня, и крохотные чашечки, буквально на один-два глотка, наполняются по мере необходимости. Кофе крепченное и очень вкусное, хорошо идёт под неторопливую беседу.