Как раз в день отъезда Фрунзе из Харькова турецкие «мальтийцы», освобожденные в обмен на пленных англичан, прибыли в Инеболу. А когда ушел из Батумского порта пароход «Саннаго», в порту Инеболу пристал английский крейсер. Высадилось пятеро английских офицеров. Теперь они вновь приглашают Мустафу Кемаля на свидание…

Исмет тихонько засмеялся:

— Отряди к ним Рауфа!

— Этот совсем недавно от них. Рефета уже послал: знает английский язык, пусть насладится беседой. К сожалению, он вернется в Ангору до прибытия Фрунзе.

(Когда Фрунзе выехал из Мерзифона, Рефет уже приближался к Инеболу.)

Голос Кемаля, совсем охрипший:

— Еще по сигарете, и спать. Устал… Все кружатся надо мной эти майоры, полковники — дипломаты… Французские, итальянские тоже… Человек сообщил мне с Босфора, что Франклен-Буйон вновь поехал к нам, в Адану… С ним секретарь их командующего… Еще Лапорт, генеральный консул в Смирне… Чего хотят?

После паузы раздумчивый, грустный голос Исмета:

— Все того же — сговорчивости, послушания… А винтовок, аэропланов они нам не дадут! Англичане в Инеболу ничего нового не предложат Рефету.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ЧОРУМСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

ЧОРУМСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

В Мерзифоне каждому достались кровать, белые простыни, по две пуховых перины. Но не поспать, не выспаться — впереди до следующей ночевки был леденящий сердце, пугающий переход в семьдесят верст, и поэтому поднялись затемно. По извилистым улицам двинулись с фонарями. Фрунзе осветил свои карманные часы: по московскому времени было шесть, а по местному «алда франга» — пять с лишним. Лошади во мраке сами находили дорогу.

За городом грязь была по колено. А местами, поднимая фонтаны, лошади проваливались по брюхо. Один из аскеров охраны, за ним Ваня покатились через голову вместе с конями.

Рассвело, дорога подровнялась, расширилась и окрепла. Рядом с командующим поехал Андерс:

— Не ожидал таких, как в Мерзифоне, теплых встреч, — сказал он.

— И перин! — подхватил Фрунзе. — Москва частенько усматривает в моих докладах излишек… ожиданий. Но все-таки! Начиная уже с Трапезунда во всех разговорах с кем хотите — с властями, солдатами, крестьянами, банщиками, с чалмоносцами-муллами — убеждаешься: каждый вздох, каждая мысль — против иностранного нашествия, против Антанты. Очень быстро перестают верить слухам, что Красная Армия вот-вот нападет.