Грустный голос внезапно окреп:

— Используя некоторых депутатов, Рефет старается лишить тебя чрезвычайных полномочий. По-видимому, Рауф — с ним! Зачем ты вызвал Рауфа в Ангору? Пусть бы действовал в Константинополе.

Глухой голос Кемаля не отвечал. За окном прогрохотала поздняя повозка. Наконец:

— Аристократ Рауф вообще упрям и силен. Однако не стоек и бывает наивен во взглядах… Покидая Константинополь, я звал Рауфа с собой немедленно ехать в Анатолию… Но он тогда не решился… на что-то надеялся… Приехал потом, кружным путем, тайно.

Грустный голос:

— Он одержим верой в благородство противника.

Глухой голос Кемаля:

— При высоком мнении о своих достоинствах… Через некоторое время он присоединился ко мне… участвовал в конгрессах… Иногда глупости говорил… об американском мандате… Хотел председательствовать… Затем выехал на заседания несчастного константинопольского меджлиса… и охотно сдался англичанам в плен… А мог переодеться, пройти через комнаты сената и сесть в лодку.

В голосе Исмета — оттенок презрения:

— Его вполне устроил английский плен на Мальте!

Глухой, прерывистый голос Кемаля:

— Я счел бы его поступок предательством, если бы не его слепота… Вместе работали в Сивасе, делили хлеб и соль… ближайший товарищ… И вдруг…

В грустном голосе — досада:

— На Мальте благородные взяли в плен его душу!

— Возможно, Исмет. Однако следовало оторвать его от благородных… Чтобы не воспользовались его мнимым авторитетом друга Мустафы Кемаля… Поэтому я вызвал его в Ангору.

Исмет долго молчит. Наконец слышится его смешок:

— Теперь есть агент Запада в Ангоре!

Кемаль хмыкнул. Заскрипел стул.

— Придется контролировать его, исправить положение… Надо несколько удовлетворить его самолюбие… Когда векилем он прошел в Собрании незначительным большинством голосов и, бедняга, скрежетал зубами, я посоветовал ему, успокаивая, временно подать в отставку, чтобы переголосовали.

Лай собак за окном. В комнате тишина, потом грустный голос Исмета: