— Вам нужны поденщики? — спросил я его.

На рабочей куртке у мужчины красовалась табличка «Бак, прораб».

— О да, мы как раз ищем гения с университетским образованием, чтобы он махал тут кувалдой и таскал цементные блоки, — съязвил он. Полдюжины рабочих-мексиканцев, услышав это, расхохотались.

— Приходите завтра к семи утра, профессор Неудачник.

Я опустил глаза на свой свитер с эмблемой Университета Мэриленда и выругался сквозь зубы.

— Я бросил колледж и приехал назад домой.

Свитер был моей единственной теплой вещью, так что я сорвал его с себя и вывернул наизнанку. Ничего не могло быть глупее, чем явиться на стройку в одежде с университетской символикой. Это было все равно что написать у себя на груди: «Я из Гарварда, а вы тут все идиоты».

Бак ухмыльнулся:

— Ты будешь работать с чертовыми бывшими заключенными. Такой себе курс философии, только без сисек.

В следующие несколько недель я успел расспросить их о том, за что они попали в тюрьму и как этот опыт их изменил. Правда ли то, что говорил отец — что в тюрьме невозможно исправиться?

— Перестань уже нас доставать, — сказал мне как-то мускулистый рабочий с зубами, темными от табака. — Все, что нам надо, — это женская задница, деньги да виски, и побольше.

Я жил одним днем, не заботясь о будущем. Старался почаще заглядывать к мистеру Пино, и мы с ним смеялись над нашими с Сэмом сумасшедшими выходками. Со временем я заметно окреп. Как-то утром в июне я пробежал двадцать пять миль от Гэллапа до Форт-Дефайнс и пешком вернулся назад.

В выходные я катался по резервации, чтобы убить время, и обязательно заглядывал на почту в Форт-Дефайнс, чтобы повидаться с Коницами, единственной настоящей семьей, какую когда-либо знал. Моих друзей там больше не было. Генри, Ричард и Джим уехали в колледж, Томми погиб в стычке между бандами. Когда я узнал о смерти Эвелин, сердце мое было разбито. Мне так и не удалось ее поблагодарить за то, что она сделала для нас.

Миссис Кониц беседовала со мной, разбирая почту. Одновременно она делилась новостями с посетителями и присматривала за младшими детьми в задней комнате. Она расспрашивала меня о жизни на Востоке и иногда, слушая мой рассказ, поднимала голову и вглядывалась в мое лицо, но никогда не говорила, что у нее на уме.

Если я приезжал на почту ближе к вечеру, мистер Кониц обычно уже был там, и мы вспоминали с ним про наш клуб 4-Н и детскую лигу. Я говорил ему, что он стал для меня настоящим отцом, но он ничего не отвечал, а иногда и просто обрывал этот разговор. Как-то раз в конце августа миссис Кониц мне сказала, что ее муж хочет поговорить со мной один на один, когда вернется домой.