Мамин приемный сын, Джон, которому было уже около семи лет, появился в дверном проеме рядом с ней и улыбнулся мне.

— Нам обязательно говорить обо всех плохих вещах, которые с тобой произошли?

Я улыбнулся мальчику в ответ.

— Мы только об этом всегда и говорили.

— Они должны были отправить его на электрический стул. Ему просто повезло. Не представляю, как Клео выжил после таких побоев. Терстон хотел его убить. Судья мне сказал не принимать его обратно — он хладнокровный убийца. Но я не послушала. И что мне это дало? Одни неприятности.

— Почему ты отправила мне те фотографии? Ты обидела меня!

— Но не так, как ты меня! Ты получил по заслугам. Ты меня не любишь. Ты любишь только своего отца.

— По крайней мере, с ним можно говорить о чем-то, кроме его прошлого, с которым я ничего не могу поделать.

— Ты выбрал его, а не меня!

Она скрестила руки на груди и надула губы, словно я не выбрал ее в свою команду, играя в салки на детской площадке.

— Я с ним больше не живу. Мне приходится самому прокладывать себе путь в жизни.

— Я прощу тебя, если ты переедешь в Альбукерке. Уолли устроит тебя на работу водителем грузовика. Сможем видеться хоть каждый день.

— Мам, я не могу. Я возвращаюсь в колледж.

— Ты меня не любишь — иначе остался бы!

Она рассматривала любовь лишь сквозь призму обязанностей — и вины. Только такую любовь семья Кроу и могла предложить.

— Ты что, никогда меня не простишь? Отец обошелся с тобой дурно — и мы вместе с ним, — но мы же были просто перепуганными детьми! Неужели нельзя начать все заново, не вспоминая о прошлом?

— Нельзя!

И она в очередной раз ударилась в пересказ своих многочисленных жалоб, словно заезженная пластинка.

— По-моему, ты совсем меня не любишь, — сказал я, надеясь, что она попытается это опровергнуть.

— Ты очень виноват передо мной!