Я написал его красным маркером, отчего текст выглядел еще более драматично. На это письмо у меня были особые планы.

Покончив с приготовлениями, я позвонил Салли.

— Элли говорит, я могу оставаться у нее сколько надо, — сказала она, глотая слезы. Я услышал, как где-то рядом залаяла собака. — У тебя уже есть план?

— Да, я знаю, как его остановить.

Я с такой силой надавил на ручку, которой черкал в блокноте, что прорвал в бумаге дыру.

— Напугать его у тебя не получится.

Голос ее дрогнул.

— Он умней и сильнее всех нас, даже тебя.

— Мой план сработает. После этого он больше не потревожит ни Мону, ни тебя.

Я повесил трубку и, закрыв глаза, минуту передохнул перед следующим шагом. Я весь дрожал — видимо, так же, как остальные отцовские жертвы, когда он загонял их в угол. Минуты бежали, и я начал бояться, что уступлю и брошу свою затею. Но в таком случае я могу погибнуть, а со мной Салли и Мона.

Ощутив внезапный прилив сил, я принял решение действовать — и немедленно. В конце концов, сам тот факт, что я до сих пор жив, уже чудо.

* * *

Я приступил к делу сразу после полуночи. Со мной было все, что могло потребоваться: крестовая отвертка, съемник для сердечника клапанов, перочинный нож, картофелина, воронка, клейкая лента и тряпки — в коричневом бумажном пакете, — а еще пятифунтовая упаковка сахара и отцовский пакет с письмами. Погода благоприятствовала мне: дул легкий ветерок, но дождя не ожидалось.

Я остановился в лесу, откуда наблюдал за домом прошлой ночью, чтобы еще раз все проверить. Отцовский «Капри» по-прежнему стоял под навесом, капотом к улице, как он обычно парковался. К счастью, отец выключил все наружное освещение. Фонарь в конце подъездной дорожки позволял ему видеть любое движение, но если я буду достаточно осторожен, то сделаю большую часть работы, двигаясь по теневой стороне.

Оставив свою поклажу в лесу, я подкрался к навесу, спрятался за «Капри» и стал наблюдать за чередой окон на фасаде. Отцовская спальня находилась в задней части дома. Занавесок там не было — они давным-давно рассыпались от старости, а новых он не купил, — поэтому, включи отец свет, я сразу бы увидел. Передняя дверь до того рассохлась, что открывалась с трудом и громко скрипела. Однако если отец поджидал меня за ней с заряженным пистолетом, он мог мгновенно ее распахнуть и выстрелить.

Имелись у меня и другие поводы для опасений. Заднюю часть дома из-под навеса не было видно. Если отец выскочит в заднюю дверь, то добежит до меня за пару секунд и попытается застрелить. Тогда мне конец.

Он без колебаний наставит на меня пистолет. Много лет назад, когда мы жили на Кингстон-роуд, мы как-то раз остались с ним дома одни, и он услышал в подвале какой-то шорох. Отец кинулся вниз по ступеням, крича: «А ну выходи, буду стрелять». Я умолял его остановиться, думая, что там притаился перепуганный подросток, но отец сказал — тот, кто вламывается в чужой дом, заслуживает смерти.