Для Каткова литература всё равно оставалась в первую очередь инструментом – познания, просвещения, продвижения нужных идеологических установок. Катковский политический и общественный прагматизм сталкивался со свободой художественного постижения мира. Катков-политтехнолог противостоял Лескову-художнику, представитель «бюрократического национализма» – писателю.

Правда, в ранней статье «Пушкин» Катков говорил несколько другое, призывал не заставлять художника браться за «метлу»: «Поверьте, тут-то и мало будет пользы от него. Пусть, напротив, он делает свое дело; оставьте ему его “вдохновение”, его “сладкие звуки”, его “молитвы”». В этом «оставьте ему» различимо высокомерие по отношению к художнику, играющему в свою бирюльки; в этом «его молитвы» слышно: чем бы дитя ни тешилось… Но зачем же ему, глупому, тешиться – неужели просто так? Катков тут же объясняет: «Если только вдохновение его будет истинно, он, не заботьтесь, будет полезен»⁶⁹⁰. Итак, если художника не терзать требованиями быть нужным, он выдаст полноценный продукт, принесет больше общественной пользы. Но, по-видимому, художники не оправдали его надежд, так что он перешел к самым настойчивым «требованиям» к литераторам.

Не потому ли Лесков вскоре после разрыва назвал Каткова «убийцей родной литературы» и не сомневался, что к изящной словесности как таковой тот был равнодушен?⁶⁹¹ 23 апреля 1875 года он писал И. С. Аксакову:

«Я ценю многие заслуги Каткова и за многое ему благодарен, но лично на меня как на писателя он действовал не всегда благотворно, а иногда просто ужасно, до того ужасно, что я мысленно считал его человеком вредным для нашей художественной литературы. Одно это равнодушие к ней, никогда не скрываемое, а, напротив, высказываемое в формах почти презрительных, меня угнетало и приводило в отчаяние»692.

«Я ценю многие заслуги Каткова и за многое ему благодарен, но лично на меня как на писателя он действовал не всегда благотворно, а иногда просто ужасно, до того ужасно, что я мысленно считал его человеком вредным для нашей художественной литературы. Одно это равнодушие к ней, никогда не скрываемое, а, напротив, высказываемое в формах почти презрительных, меня угнетало и приводило в отчаяние»⁶⁹².

В другом письме тому же корреспонденту, от 16 декабря того же года, Лесков жаловался, что в «Русском вестнике» литературные интересы «умалялись, уничтожались и приспособлялись на послуги интересам, не имеющими ничего общего ни с какою литературою»⁶⁹³.

И всё же союз с Катковым был неизбежен: после скандала с «Некуда» Лесков мог иметь дело «только с этим человеком» – «Русский вестник» единственный из авторитетных журналов соглашался публиковать его прозу. Если это и преувеличение, то небольшое: «Отечественные записки» до Некрасова, «Русский мир», «Гражданин», где его тоже охотно печатали, полноценной альтернативы «Русскому вестнику», собравшему лучших авторов эпохи и платившему больше других, всё же не составляли. Поэтому не только Лесков, а почти все сотрудничавшие с Катковым писатели шли на уступки и готовы были править свои романы под его диктовку.