«Теперь я всё покончил и с ними: нет никаких сил сносить то, что я выносил долго. Кроме одного “Запечатленного] ангела”, который прошел за их недосугом “в тенях”, я часто не узнавал своих собственных произведений, и, наконец, 2-ячасть “Захудалого рода”, явившаяся бог весть в каком виде, исчерпала или, лучше сказать, источила последние капли и моего терпения, и всех моих сил душевных. Не ближе ли ко мне теперь станет Господь, являющий силу свою в немощи человека?»⁶⁷³

В другом письме, от 23 марта 1875 года, он продолжал перечислять Аксакову свои обиды:

«Мне кажется, что перекрещивать Жиго в Жиро не было никакой надобности; что уничтожать памфлет Рогожина против Хотетовой (А. А. Орловой) не было нужды; что от перемены мною сочиненной для нее фамилия Хотетова в Хоботову дело ничего не выигрывало; что старой княгине можно было дозволить увлечься раздариванием дочери всего дорогого, причем дело дошло до подаренья ей самой Ольги Федотовны, и пр., и пр.»674.

«Мне кажется, что перекрещивать Жиго в Жиро не было никакой надобности; что уничтожать памфлет Рогожина против Хотетовой (А. А. Орловой) не было нужды; что от перемены мною сочиненной для нее фамилия Хотетова в Хоботову дело ничего не выигрывало; что старой княгине можно было дозволить увлечься раздариванием дочери всего дорогого, причем дело дошло до подаренья ей самой Ольги Федотовны, и пр., и пр.»⁶⁷⁴.

Это и стало последней каплей, в этом и заключалась внешняя причина разрыва: «Захудалый род» при публикации в «Русском вестнике» безжалостно правили, а вторая часть хроники была еще и сокращена – убраны две последние главы. Сокращения носили идеологический характер. Например, из письма Червева исчез скепсис по поводу доступного образования – бедняки, которые в нем остро нуждаются, его не получают, «книженецкие» дети не ценят и не используют. В «катковском» варианте письма акцент делается именно на практической пользе: «высшие слои общества» должны и получают образование, чтобы верно служить государству (идея не Лескова – Каткова)⁶⁷⁵. К тому же опубликованный в журнале текст завершался оптимистично: Протозанова возвращается из Петербурга в свое имение спокойной и веселой. Подобный финал не вписывался в авторский замысел. Правда, реконструировать его до конца в 1875 году всё равно было невозможно, поскольку Лесков тогда так и не завершил хронику. Лишь в 1889 году для нового издания (1890) он дописал последнюю, шестнадцатую главу, куда включил чрезвычайно важный прощальный разговор Червева и Протозановой о несовместимости высоких идеалов с жизненной практикой.