Тем не менее «Очарованного странника» Катков публиковать отказался, что привело к первой ощутимой трещине в их с Лесковым отношениях. О причинах отказа можно судить лишь по косвенным свидетельствам. В письме Лескову, сообщая об отклонении «Черноземного Телемака» (тогда повесть называлась так), Н. А. Любимов писал: «Михаил Никифорович… после колебаний пришел к заключению, что печатать эту вещь будет неудобно. Не говоря о некоторых эпизодах, как, например, о Филарете и св. Сергии, вся вещь кажется ему скорее сырым материалом для выделки фигур, теперь весьма туманных, чем выделанным описанием чего-либо в действительности возможного и происходящего… Он советует вам подождать печатать эту вещь, самый мотив которой может, по его мнению, выделаться во что-либо хорошее»⁶⁸⁵.

Писатель в звании камергера Болеслав Маркевич пытался убедить Каткова взять «беспощадное решение» назад⁶⁸⁶, напоминая, что «Соборяне» и «Запечатленный ангел» послужили славе «Русского вестника», что в интересах журнала напечатать новую повесть талантливого писателя, которая к тому же понравилась в свете – Лесков читал ее зимой в кружке императорского генерал-адъютанта Сергея Егоровича Кушелева. Заступничество оказалось безрезультатным, и 14 октября того же 1873 года о печатании «Очарованного странника» объявила газета «Русский мир».

Лесков не сомневался: эстетические претензии к «Очарованному страннику», ссылка на то, что вещь сырая, – лишь предлог; опубликовал же «Русский вестник» слабую комедию Писемского «Ваал». Значит, Каткову не была близка отчетливо проступающая сквозь рассказы Ивана Флягина позиция автора, без снисхождения написавшего о митрополите Филарете (Дроздове), а преподобного Сергия Радонежского изобразившего защитником самоубийц и ревнителем духовной свободы. Тем не менее «Захудалый род» был «Русским вестником» напечатан, но уже без прежнего расположения и доверия к автору. Вот почему публикация хроники сопровождалась, по мнению самого Лескова, наблюдением за «каждым словом»: государственник Катков давно уже предчувствовал, что Лесков – не свой. В письме от 23 декабря 1891 года Лесков поделился с М. А. Протопоповым воспоминанием о давнем конфликте с Катковым: «…Мы разошлись (на взгляде на дворянство), и я не стал дописывать роман. Разошлись вежливо, но твердо и навсегда, и он тогда опять сказал: “Жалеть нечего – он совсем не наш”»⁶⁸⁷.

Различия во «взгляде на дворянство» в общем понятны. Англоману Каткову мечталось, что русские дворяне превратятся в gentry — дворян английских, поддерживающих государство, станут посредниками между народом и престолом и что связь эта поможет России избежать революции, в отличие от пережившей упадок первого сословия Франции⁶⁸⁸. «Отныне никто не может отталкивать его в область прошедшего, – писал Катков о роли русского дворянства. – В изменившейся России оно сохраняет свое положение; оно остается в свободном русском народе живым органом его государственного существования; оно остается, как было, опорой Престола. Оно было надобностью прошедшего, оно надобно и для настоящего. Дворянство должно проникнуться и одушевиться этим чувством своей непреходящей надобности. Что живет, то должно действовать; что призвано служить опорой, то должно быть уверено в себе»⁶⁸⁹. Лескову это использование дворянского сословия в государственных целях не могло быть близко. Для него предназначение дворянства заключалось в «недостижимом величии духа и благородстве чувств и мыслей», в живом отклике на нужды народа, просвещении и нравственном самосовершенствовании – всё это находилось далеко в стороне от магистралей государственной пользы.