«По духу письма Петра Карловича я смею заключить, что вещь эта едва ли удостоится одобрения в “Р[усском] вестнике” (что, конечно, будет мне очень и очень прискорбно, ибо я считаю ее и честной, и далеко не безынтересной, а вдобавок ко всему не имею где ее и провести, если мне в этом Вами будет отказано)»678.
Следовательно, первые попытки сотрудничества с Катковым были предприняты Лесковым уже в 1866–1867 годах.
В конце концов всё получилось. В «Русском вестнике» были опубликованы «Плодомасовские карлики: Картины старорусской жизни» (1869. № 2), «На ножах» (1870. № 10–12; 1871. № 2–8), «Соборяне: Старгородская хроника» (1872. № 4–7), принесшие ему настоящую славу, «Запечатленный ангел: Рождественский рассказ» (1873. № 1) и «Захудалый род: Семейная хроника князей Протозановых (Из записок Княжны В. Д.)» (1874. № 7, 8, 10). Спустя четыре года после прекращения отношений с Катковым в его журнале был внезапно напечатан лесковский «Ракушанский меламед: Рассказ на бивуаке» (1878. № 3). Повесть «Смех и горе», «разнохарактерное pot-pourri[116], из пестрых воспоминаний полинявшего человека», вышла в «Современной летописи» (1871. № 1–3, 8—16); там же были опубликованы «Петербургский театр» (1871. № 16, 31, 32), «Семейная беда: Драма в трех действиях с прологом И. И. Якушкина» (1871. № 34, 36, 38, 40, 44–45), «О гонорарии драматическим писателям» (1871. № 18). И еще по меньшей мере две статьи Лескова – «Образцы русского искусства. Современные выставки в С.-Петербургской Академии художеств» и «Художественные новости» – были напечатаны в 1871 году в «Московских ведомостях»679. В тот год Лесков регулярно встречался с Катковым и отзывался о нем с большим пиететом.
В письме Щебальскому от 8 апреля 1871 года Лесков немного приоткрыл историю отношений с Михаилом Никифоровичем, хотя, кажется, и сам не до конца понимал причин благоволения издателя:
«Начальное внимание его ко мне, верно, кроется в столь зримой интриге моей в пользу классического образования – интриге непредосудительной и, смею думать, даже честной… Надо же было хоть один орган удержать в пользу этого вопроса, и тут мы, разумеется, “поинтриговали”. Что делать? Но потом Мих[аил] Никиф[орович,] верно, нашел, что меня пустым мешком не били, и обласкал меня, как никогда не ласкивал. (А может быть, и тут не без Вас? Скажите-ка правду? Всё доброе мне из Москвы идет через Вас.) Мы виделись до сих пор всякое утро и беседовали неторопливо втроем: то есть он, Болесл[ав] Маркевич и я. Речи бывали разные, с касательством до имен живых людей»680.