В 1885 году, спустя год после его сердитых писем, Дрона и в самом деле провалил выпускные гимназические экзамены, и дорога в престижные высшие военные учебные заведения Петербурга ему в тот год оказалась закрыта. Дрона пересдал экзамены осенью – на сей раз успешно. Но в одни места он уже опоздал, в другие его не пожелал отправить отец и… отослал в солдаты, в Киев! 31 августа 1885 года Лесков писал брату Алексею, предваряя приезд сына:

«Ни содержать его у себя, ни оказывать ему… (неразборчиво. Протекцию? – М. К.) я тебя не прошу. Напротив, я желал бы, что бы ты был того правильного мнения, что эта несчастная и бесхарактерная личность должна узнать на опыте тяжелые следствия своего упорного беспутства. Это будет не только справедливостью, вытекшею из длинного ряда его негодяйств, но, быть может, принесет даже ему еще когда-нибудь хоть позднюю пользу. Лично я от него ничего хорошего не ожидаю и наоборот считаю его способным на всё дурное, к чему может придти человек без характера, без отчета себе и вообще без правил. Сделай только то, что должно, чтобы открыть ему последнюю дорогу и это всё, о чем я тебя прошу. <…> Если возможен перелом в его беспутной натуре, то он только и может совершиться в молодости в суровой школе жизни, а всяческое дальнейшее потворство поведет его к косности в поганых привычках и повадках его характера, как две капли воды напоминающего того, кому не годилась ни привольная Украйна, ни Киев, ни Петербург, ни Ташкент. “Всё, что хочется и можется, – всё сделать”. Такой человек – пропащий, и я от него равно ничего не жду – по крайней мере для себя. Он меня истерзал и заморил до того, что жду как отдыха его не видеть и о нем не слышать»844.

«Ни содержать его у себя, ни оказывать ему… (неразборчиво. Протекцию? – М. К.) я тебя не прошу. Напротив, я желал бы, что бы ты был того правильного мнения, что эта несчастная и бесхарактерная личность должна узнать на опыте тяжелые следствия своего упорного беспутства. Это будет не только справедливостью, вытекшею из длинного ряда его негодяйств, но, быть может, принесет даже ему еще когда-нибудь хоть позднюю пользу. Лично я от него ничего хорошего не ожидаю и наоборот считаю его способным на всё дурное, к чему может придти человек без характера, без отчета себе и вообще без правил. Сделай только то, что должно, чтобы открыть ему последнюю дорогу и это всё, о чем я тебя прошу. <…> Если возможен перелом в его беспутной натуре, то он только и может совершиться в молодости в суровой школе жизни, а всяческое дальнейшее потворство поведет его к косности в поганых привычках и повадках его характера, как две капли воды напоминающего того, кому не годилась ни привольная Украйна, ни Киев, ни Петербург, ни Ташкент. “Всё, что хочется и можется, – всё сделать”. Такой человек – пропащий, и я от него равно ничего не жду – по крайней мере для себя. Он меня истерзал и заморил до того, что жду как отдыха его не видеть и о нем не слышать»⁸⁴⁴.