Интересно, что сам Лесков, любя Толстого, недолюбливал толстовцев, находя в них немало общего с нигилистами 1860-х годов: и те и другие подчиняли жизнь идее, уходили в мелочи (толстовцы – в опрощение и неумелое книгоиздание для народа, которое, по мнению Лескова, оборачивалось выпрашиванием у писателей безгонорарных текстов). Как и рядовые нигилисты, рядовые толстовцы были гораздо мельче своих предводителей, а слово у тех и других расходилось с делом. «Они очень круто поворачивают, – говорил Лесков. – Нельзя десяти человекам жить на пяти десятинах, питаясь горохом и отапливая избу чугункой. Ныне и мужик прикупает землицы, улучшает харч и по праздникам ходит в сапогах и ищет иногда книжку. Всё это хорошо. А наши – если они идут в народ учиться у него “ковырять” землю и выпахивать чернозем, то мне и разговаривать с ними не о чем. Пусть остаются себе “ковырялками”, если это им приятно. Я думал, что они несут в народ высшую культуру, удобства жизни и лучшее о ней пониманье. А они всё себе вопросы делают: есть мясо или нет; ходить в ситце или носить посконь, надевать сапоги или резиновые галоши и т. д. Право, это неважно. Эта травяная пища и резиновые галоши, сдается мне, те же очки и пледы в шестидесятых годах. Силы уходят на малые дела… Вот гораздо важнее, чтобы, согласившись жить вместе, они не побросали бы друг друга… А то ведь это тот же нигилизм. Хорошая идея, которая губит дело, – самая гадкая идея… Нигилизм погубил себя тем, что преувеличивал свои силы, когда оказалось, что настоящих нигилистов по пальцам можно сосчитать… Кроме того, он расходовался на мелочи, как и толстовщина. Ах, какая это пророческая книга “Некуда”! Ведь вот второй раз в своей жизни я вижу перед собой тех же легких людей, увлеченных теорией, но на которых нельзя положиться. Здесь не виноваты учителя: прежде Герцен и Чернышевский, а теперь Л. Толстой. Легкие люди по наследству нам достались, а наши учителя дают им только направление. А если вы хотите громкими именами кодифицировать свою жизнь, то в подробностях запутается и Лев Николаевич. Толстовцы – немножко чище нигилистов, но характер тот же: та же фраза и невозможность положиться на нее»⁹²⁶.

Лесков не принимал и толстовского принципа «непротивления злу насилием», считая, что злу необходимо противостоять и что сам Толстой ему сопротивляется. И совсем уж не близко ему было толстовское отношение к браку, семье, положению женщины в обществе. «Крейцерова соната» не раз становилась для него поводом для полемики: «Мне… “кривинкою” кажется то, что касается отношения полов – брака, чадорождения и проч., к сему подходящего. Здесь я чувствую какую-то резкую несогласимость с законами природы и с очевидною потребностью для множества душ явиться на земле и проявить себя в исполнении воли Творца. Тут я Л[ьва] Н[иколаеви]ча не понимаю и отношу его учение к крайностям его кипучего, страстного духа, широкого в своих реяниях во все стороны. <…> Множиться людям надо, – иначе род наш станет на том, на чем мы сейчас стоим, и в этом состоянии человечество еще не годится к воссоединению с тем, от чего оно отпало, после того как “была брань на небеси”»⁹²⁷.