«Перегуд схватил из своих громаднейших литер Глаголь и Добро и вспрыгнул с ними на окно, чтобы прислонить их к стеклам… чтобы пошли отраженья овамо и семо[164]. “Страшное великолепие” осветило его буквы и в самом деле что-то отразило на стене, но что это было, того никто не понял, а сам Перегуд упал и не поднимался, ибо он “ушел в шатры Симовы” (то есть обрел вечный покой. – М. X.)»1016.

«Перегуд схватил из своих громаднейших литер Глаголь и Добро и вспрыгнул с ними на окно, чтобы прислонить их к стеклам… чтобы пошли отраженья овамо и семо[164]. “Страшное великолепие” осветило его буквы и в самом деле что-то отразило на стене, но что это было, того никто не понял, а сам Перегуд упал и не поднимался, ибо он “ушел в шатры Симовы” (то есть обрел вечный покой. – М. X.)»¹⁰¹⁶.

«Глаголь» и «Добро» герой Лескова подхватывает, конечно, не случайно: две заветные буквы отсылают читателя к вопросу о назначении литературы. В «Глаголь» проступает «глагол» – часть речи, обозначающая действие и отвечающая на вопрос «что делать?». Вот что: жечь сердца людей проповедью о добре. Но проповедь эта может быть выражена только в слове. Современный исследователь Кристина Шперль предлагает прочитать «Заячий ремиз» как философское эссе об истинном Слове – Логосе, посланном Богом в мир и не познанном им¹⁰¹⁷.

Правда, звучит эта проповедь из уст безумца, «сумасшедшего резонера»¹⁰¹⁸. Проблема безумия была в прозе Лескова сквозной[165] – видимо, еще и потому, что с 1878 года он регулярно навещал законную супругу Ольгу Васильевну в петербургской больнице Святого Николая. Кое-что из положенного потом в основу текстов о душевнобольных героях он наверняка подглядел именно там. В «Заячьем ремизе» сумасшествие Оноприя Перегуда – это, вполне в гоголевском духе, удобный ракурс, обнажающий социальное неблагополучие, в которое погружена Россия, экзистенциальный абсурд ее существования и всевластная воля случая, а вместе с тем возможность для художественного эксперимента, обращения в параллельные области бытия.

Как не раз уже отмечалось исследователями, «Заячий ремиз» во многом вдохновлен философией украинского гуманиста Григория Сковороды (1722–1794)¹⁰¹⁹. У него Лесков позаимствовал и эпиграф о том, что «телесный болван» – только тень «истинного человека», существа духовного. Возможно, и идея алфавита как метафора универсума была подсказана Лескову философским диалогом Сковороды «Разговор, называемый Алфавит, или Букварь мира», посвященным путям достижения счастья; оно, по Сковороде, «внутри нас», а потому необходимы самопознание и труд в соответствии с природным призванием.