Потом они становились горячими, внутри тлели очаги огня. Его не было видно, но под кожей бегали красные плашки, причинявшие сильную боль. Несколько раз я приходил в себя, в бреду казалось, что я в гробу и в крышку молотками заколачивают гвозди.
— Я живой! — хотелось крикнуть. — Не закрывайте!
Очнувшись, я снова слышал этот стук — сокамерники громко стучали костями домино по столу прямо над головой. И снова бред. Я шел по пустыне, раскаленный песок жег ступни. Песок набился в нос и в рот, обжигал слизистые, я задыхался.
Новый бред. Я как бы очнулся. Огляделся из-под стола. Все та же камера — но она была абсолютно пуста. Не было никого, ни одного человека. В том бреду нос был сильно заложен. При каждом вдохе воздух царапал сухое горло. Что-то еще затыкало рот, мешая дышать. Рукой я попытался вытащить непонятный предмет, он не поддавался. «Это язык», — наконец добралось в мозг. Да, это был абсолютно сухой и нечувствительный язык, который я держал пальцами.
— Пить… — просил я. — Пить…
В пустой камере, понятно, никто не откликался. Надо было как-то добраться до водопроводного крана в углу камеры — звук падавших с него капель звонко отзывался эхом в тишине пустого помещения.
Собрав все силы, я выполз из-под стола и пополз дальше. Бетонный пол пачкал белье, но подняться не стоило и пытаться. Дополз до двери — почти половину расстояния, здесь выпал в какой-то другой бред — туда неминуемо тащило, стоило ослабить контроль над разумом.
Вернувшись в себя, двигая руками и ногами по очереди, полз дальше. Я смог добраться до толчка, над которым висел кран, и ухватился руками за высокий мокрый край. Однако подтянуться, подняться было невозможно — мускулы превратились в мягкие веревки, и даже для того, чтобы просто поднять руку, требовались неимоверные усилия. Я сделал несколько попыток, после каждой ударяясь лицом о цементный пол, и потерял сознание.
Топот ног вернул меня в реальность. Оказалось, это был не бред. Вернувшиеся с прогулки сокамерники оттащили меня назад на матрас, принесли кружку с обжигающе-ледяной водой. Снова темнота. Наверное, это было вечером, когда меня подняли и снова отправили в процедурку, где медсестра сделала еще два укола. Ни сопротивляться, ни даже просить о пощаде не было сил.
— Это надо пережить. Это пройдет, просто надо пережить, — повторял я себе те несколько минут, пока мутный туман не окутал сознание.
И снова бред. Из него вывел удар сапогом в бок.
— Вставай! С вещами!
Я сделал попытку подняться, но не смог. Было темное утро, со