В десять начинался обход, на который являлся начальник отделения Наиль Идрисов — невысокий, молодо выглядевший человек в капитанской форме. В 1990-е он станет начальником всей СПБ и будет рассказывать журналистам, как интересно ему было общаться с диссидентами — умными и интеллигентными людьми. Не знаю, про кого он говорил, но обычно Идрисов ни с кем не общался, а только молча выслушивал жалобы зэков, отвечал на них междометиями и отправлялся дальше по камерам.

Лишь только раз Идрисов с криком напустился на Кропачева: медсестра донесла, что тот ей нагрубил, что было правдой. Кропачев пытался закосить таблетки, медсестра это заметила и потребовала, чтобы он показал рот. Пытаясь выиграть время, чтобы проглотить таблетки, Кропачев нагло заявил:

— А может, тебе еще что показать?

Наутро Идрисов пригрозил Кропачеву уколами, тот оправдывался, что ничего плохого не имел в виду, а только пошутил. Тут Идрисов уже взбеленился и заорал:

— Медсестра, запишите: аминазин ему — 10 кубов, галоперидол — вну-три-вен-но! Десять дней!

Внутривенные уколы галоперидола были аналогом убийства. Кропачев побледнел, тут же сменил тон и чуть ли не со слезами запросил пощады. Похоже, это сработало, так что Кропачеву сделали уколы только раз, да и то внутримышечно. По стандартам Первого отделения, это было несерьезным — разве что выключило Кропачева до вечера следующего дня.

За более тяжкие прегрешения в Первом отделении зэка закрывали в изолятор, где привязывали широкими брезентовыми ремнями к койке в позе распятого Христа — и кололи аминазин, галоперидол и сульфозин в разных комбинациях. Изоляторы были расположены у выхода во дворик, по дороге туда через квадратные пластиковые окошки я мог видеть распластанные тела наказанных и невменяемых зэков.

Выгуливать выводили около полудня. Огороженный высоким, сплошным, трехметровым забором дворик был обширен, ходить, правда, разрешалось только по тропинке, крутившейся вокруг газона. Вскоре во дворике нападало достаточно снега, чтобы газон замести, так что за сохранность его перестали беспокоиться, и надоедливые окрики медсестры прекратились.

Через много лет я увижу этот дворик по телевидению в фильме, снятом еще в 1952 году — снимать его будут на пленку и тайком — для того, чтобы показать МГБ Порфирия Иванова. Иванов был странный персонаж, некий русский собрат Рамакришны. Темный и необразованный мужик, он вывел какую-то странную философию жизни, сориентированную на единение с природой. Ее главными правилами было не плеваться и не сморкаться и еще — точно, как Рамакришна, разве что без учета разницы в климате — ходить голым (на публику Иванов все же надевал длинные черные сатиновые трусы).