Вечером в коридоре началось движение — собирали новый этап. За полчаса удалось достучаться до надзирателей, и после обещаний нассать им прямо в коридор через щели в двери, наконец, вывели в туалет. Там дали и напиться — жгуче-ледяной водой, еле струившейся из крана. От холода водопровод замерз, зэки потом рассказывали, что на втором этаже тюрьмы вода зимой появлялась только эпизодически.

Ожидая этапа, я пытался высчитать, сколько проехал в Столыпинах за прошедший год. Получалось больше 10 тысяч километров, четверть окружности Земного шара. Если бы Столыпин ехал в другом направлении, то я должен был бы оказаться где-то в Индокитае.

К полуночи в камеру завели трех зэков — все они ехали в Благовещенскую СПБ. По виду и поведению попутчики были вполне нормальными людьми. Круглолицый Илюха Конев сел за то, что подписался с друзьями на какую-то гопническую разборку — кажется, с кого-то хотели вернуть долг. Друзья устроили еще и поножовщину, Илюха в этом не участвовал, но законно был арестован как соучастник. Поскольку ранее Конев лежал в психбольнице, то подельники свалили разборку и нож на него как на невменяемого — и сами отделались условными сроками.

Худой, нервный, Саша Мещеряков ни минуты не мог сидеть на месте и все время тусовался по камере. Сначала показалось, что так он снимает неусидчивость от нейролептиков, но, нет, оказалось, у него просто «гонка» — обычная зэковская депрессия.

Самым спокойным был Володя Павельев — коренастый, лысоватый мужик лет за сорок. В СПБ он ехал во второй раз. Первый раз в 1971 году Павельев попал по мелкой статье, кажется, за подделку печати в чужом документе. В читинской тюрьме он умудрился получить еще и статью политическую. В тюрьме прошла серия избиений, возмущенные зэки написали текст политической листовки. Павельев был художник и в свою очередь вырезал деревянное клише, на котором распечатали примерно с сотню листовок. Они не только разошлись по тюрьме — зэки, выезжавшие на следствие, смогли разбросать листовки по городу через щели в воронках.

КГБ отнесся к делу серьезно и сурово наказал виновных — конечно, не виновных в избиениях, а тех, кто сделал это достоянием гласности. Тогда Павельеву добавили статью об «антисоветской агитации» и признали невменяемым, в СПБ он пробыл семь лет. Услышав, «семь лет», я вздрогнул.

Павельев освободился чуть более года назад, и в этот раз статья Павельева была серьезной — пусть чисто формально, ибо тяжелее «антисоветской агитации» статей в кодексе почти ничего не было. Павельев сел за убийство. Он вроде бы выглядел вполне психически здоровым человеком, но получил свой диагноз «от КГБ», так что психиатрам было уже не с руки его менять. Теперь, вместо лагеря, он снова ехал в СПБ и расстраивался: «Я лучше бы червонец в зоне отсидел, чем трифтазин жрать».