В дантовской концепции ада меня раздражало постоянство наказания. Там предатель оказывался навечно вмерзшим в лед — и так избегал «прелести» нахождения в восьмом жарком круге, если являлся еще и взяточником. Похоже, гулаговское начальство тоже было несогласно с этой концепцией и выработало свой алгоритм ада, периодически отправляя подведомственных ему «грешников» то в горячий ад, то в холодный.
Потом пошли станции с названиями, как будто не принадлежавшими человеческому языку: Талдан, Магдагачи, Дактуй, Тыгда… Они звучали позывными с того света, и если где-то и есть дорога в сторону ада, то по ней должны быть места с названиями, примерно так и звучащими.
Остановка в городе Свободном была краткой. Это место известно тем, что там в лагере до 1934 года сидел философ о. Павел Флоренский, пока его не этапировали на Соловки, после чего расстреляли. Пребывание в концлагере в городе
В Благовещенск поезд прибыл темным утром, часов в шесть. Тут уже не было послаблений, форточки не открывали — «не положено». Лучше бы было снова раздеться, но городской конвой мог появиться «без предупреждения» в любой момент. Разгрузка начиналась как раз с тройника, и стать последним в игре «без последнего» не хотелось. После обычных стонов, просьб и ругани вагон даже затих — похоже, что весь «контингент» стал жертвой теплового удара.
Опоздание конвоя на час — полтора было нормой, но редко опаздывали на дольше. Однако это было воскресенье, и солдаты сидели в казарме на «политучебе», которая была важнее всего — тем более самочувствия «контингента».
Благовещенск — маленький город, всего 200 тысяч населения, и путь от вокзала был недалек. Однако, выскочив из
«Психов» выгрузили вместе со всеми в здании СИЗО, на территории которого СПБ и располагалась. Нас отделили, отправили в баню — это была какая-то странная баня, устроенная прямо на вахте, всего на четыре рожка. Мы долго сидели в предбаннике, пытаясь согреться, потом все же определили, что быстрее всего это получится под горячей водой, и, дрожа, стянули с себя одежду и залезли в душ.