Рядом с Бородой вышагивал Володя Козлов. В отличие от Бороды, Козлов никогда не был на зоне, но уже в третий раз оказывался в СПБ и за одно и то же — убийства. Правда, по зонам, поднимаясь все выше и выше — или опускаясь все глубже и глубже, в зависимости от точки зрения, — сидел его родной брат. Козлов был цыганистый тип с низким лбом, который вел себя в СПБ, как дома, — благо он был местным, благовещенским.

В 1983 году Козлов совершит невозможное — уйдет в побег. Он поменяется одеждой с братом, который в редкий момент своего пребывания на свободе явится к нему на свидание, и Козлов-псих выйдет по документу нормального Козлова через вахту. Что произойдет на самом деле, никто, конечно, не скажет, но будут шептать, что не обошлось без денег. Медсестра, которая всегда присутствует на свиданиях, оставит братьев наедине не просто так, дав возможность переодеться.

Третьим в компании поспевал Грушкевич — молодой и столь же неприятный тип. Узнав, что я политический, Грушкевич тут же подкатил ко мне, тоже представился политическим, вернее, свидетелем Иеговы — но жестикуляция с распальцовкой выдавала в нем бывалого урку.

Единственной правдой из рассказов Грушкевича могло быть то, что происходил он действительно из семьи свидетелей Иеговы. В таком случае он приходился Иегове блудным сыном, ибо сидел с малолетки. В СПБ оказался за убийство. По версии Грушкевича, он убил агента КГБ из общины — конечно, врал.

Троица гордых орлов уголовного мира периодически менялась — кого-то отправляли на вязки за торговлю с санитарами и скандалы, кого-то переводили в другие отделения. Однако тут же троица снова выстраивалась уже в другом составе, повторяя киношную триаду Трус-Балбес-Бывалый, — только уже не в комическом варианте, а в явно опасном.

Точно так же, как урки, размахивая руками и сбивая людей на своем пути, по дворику шествовал дед Харин. Он сидел по политической статье — но политическим не считался, ибо действительно «был в дупель» сумасшедшим. Его болезнью была дромомания — синдром бродяжничества.

В какой-то момент из своего дома — кажется, в Читинской области — Харин отправился в неизвестном направлении. Если бы он пошел на север, то благополучно дошел бы до Ледовитого океана и никто бы не удивился. К несчастью, Харина понесло на юг, и он, сам того не зная, перешел границу с Монголией и был задержан уже на границе с Китаем. Как он прошел через горы и монгольскую голую степь, не знал никто.

Чекисты обрадовались «нарушителю» — и прилетевшим с ним звездочкам, — впаяли ему статью за «незаконный переход границы» и отправили беднягу в СПБ. Тут даже в камере Харин порывался куда-то уйти, во дворике дромомания накрывала его еще сильнее.