Глядя на Турсунова, я холодел, думая о том, что попади я завтра в Четвертое отделение к Белановскому, то через несколько дней стану таким же зомби. Впрочем, всего неделю назад я и в Третьем был незначительно лучше. И самое главное — от чего становилось совсем нехорошо — дьявольское «лечение» рано или поздно кончится. Однако сможет ли восстановиться мозг?

Физических сил двигаться не было. Я устроился прямо на земле, подставив лицо лучам дальневосточного солнца. Под ними было тепло. Земля была еще совершенно промерзлой, снег тоже присутствовал, прячась серыми кучками в теневых углах дворика. И все же яркое солнце на блеклом голубом небе безошибочно сигналило, что очень скоро будет тепло и даже жарко.

Как обычно на прогулке, ко мне подошел Чирков — тот самый парень из надзорки Первого отделения в пижаме с уточками. Чиркова интересовал очень важный и актуальный вопрос:

— Скажи, американцы были на Луне или нет?

Конспирология расцветала в СПБ столь же буйным цветом, как ныне на канале RT, причем от вопросов высокой политики (кто убил Джона Кеннеди? — общее мнение «наши», что имело хоть какой-то характер правдоподобия) — до самых бытовых (вроде откуда берутся вши?).

В надзорной камере все согласились с мнением парня, который утверждал, что вши заводятся от «тяжелых мыслей». Аргумент был весом:

— У моей тети умер муж. Так она сразу поседела, и тут же в голове завелись вши.

В отличие от убийства Кеннеди, вши были вопросом очень актуальным. Только на прошлой неделе нас дважды гоняли в баню — вместо обычных раз в десять дней — из-за эпидемии педикулеза, поразившей Третье отделение.

Сколько времени прошло на прогулке, никто не знал. Как и в СИЗО, пользуясь тем, что часов у зэков не было, здесь медсестры тоже воровали время прогулки. Вряд ли прошло и сорок минут, как вдруг раздалось: «Собрались! Все назад в отделение!»

Подняться на второй этаж, выстоять очередь в раздевалку, найти свои упрятанные в угол тапочки — иначе их запросто могли и украсть — и вернуться в камеру. От свежего морозного воздуха саднило в легких, сразу потянуло в сон.

Удар двери над ухом его мигом порушил. У двери стоял новенький — брошенный на освободившееся место Соколова. Он был смешон: маленький, еще молодой, но уже с морщинами на лбу. Новенький держал в нескладывающейся охапке матрас и прочие постельные принадлежности.

— Ты откуда? — спросил Астраханцев.

— Из Биробиджана, — охотно ответил новичок.

— Зовут как?

— Лева, — стыдливо произнес новенький, — Фридман.

— Еврей, что ли?

Об этом можно было не спрашивать: лицо было курносым, но все остальные черты сразу выдавали семитское происхождение. Внешне Фридман был удивительно похож на Бабеля — а то и на какого-то «мишугенера» из рассказов Шолом-Алейхема.